Русская семерка - [2]

– Зыдесь… Зыдесь… – упрямо сказала она, все еще держа за спиной руку с анашой.

Алексей уже не мог вынести этой пытки тонким запахом «дури». Зыркнув еще раз по пустым стенам лачуги, он быстро сбросил с плеча автомат, зажал его в коленях, расстегнул поясной ремень с тяжелой латунной пряжкой и сунул его пряжкой в брючный карман. Теперь оставалось стянуть с себя гимнастерку с майкой, но… Именно в этот момент он не будет видеть никого и ничего вокруг, и именно в этот миг так легко будет «посадить его на перо» – на нож, на кинжал.

– Нэ тырус… Нэ тырус! – насмешливо и нетерпеливо сказала девчонка, и он с трудом понял, что она хочет сказать «не трусь!».

И тогда, действительно устыдившись своей трусости, он одним движением сдернул с себя гимнастерку и майку, а затем стал неловко высвобождать майку из рукавов вывернувшейся наизнанку гимнастерки. Но зажатый в коленях автомат собирался вот-вот выскользнуть…

– Дай суда… – девочка дернула у него из рук и майку, и гимнастерку, ловко высвободила майку и бросила Алексею его гимнастерку и пакет с анашой. Затем внимательно посмотрела на его голые плечи и грудь, сказала: – Все русский без волос!

– Откуда ты знаешь, что все? – просовывая руки в рукава гимнастерки, уже насмешливо спросил он.

– Зынаю, – сказала она.

И Алексей почему-то поверил, что она действительно знает.

А она вдруг резко отвернулась от него, одним движением сбросила с себя темную вязаную, вытянутую книзу и порванную в нескольких местах кофточку и быстро надела его майку. На секунду Алексей увидел темную девичью спину с острыми лопатками и худые узкие плечи. Он оторопел – чтобы афганка разделась при мужчине! При русском солдате-«шурави»!..

– Еще теплый… – гладя майку, она повернула к Алексею лицо, враз изменившееся от счастливой улыбки. Кокетливо изогнувшись, она узлом затянула на бедре широкие края майки, опять провела рукой по мягкой трикотажной ткани. Майка на мгновение обтянула ее маленькую грудь с острыми сосками.

Теперь, став обладателем анаши, Алексей тут же зашарил по карманам в поисках бумаги, чтоб скрутить мастырку. И выругался вслух:

– Я-пп-понский бог!

Бумаги не было, и вообще в карманах была одна махорочная кроша.

– У тебя есть бумага? Газета? – спросил он.

Девчонка смотрела на него внимательно и молча. «Не поняла, наверно», – подумал Алексей и повторил, показывая пальцем, как закручивают мастырку:

– Бумагу! Курить хочу!

Она продолжала пристально смотреть на него. Затем молча повернулась и, легко шлепая босыми смуглыми ступнями по земляному полу, подошла к очагу, над которым висел на стене медный таз. Встав на цыпочки, пошарив рукой в какой-то не то щели, не то дыре в стене, достала три самокрутки-мастырки. И издали кивнула на стоящие в ногах у Алексея две банки сгущенки и полкуска мыла.

– Тапбил?

– Тапбил, тапбил! – торопливо сказал Алексей, потому что зашабить уже хотелось смертельно.

И даже шагнул к девушке, нетерпеливо протянул руку, хотя и понимал, что это должно спугнуть ее. Афганки ненавидят русских солдат, ненавидят и боятся. Девушки одеваются в самые уродливые и рваные платья, чтобы не привлекать к себе внимания, лица закрывают паранджой, ходят только группами. Но эта… Она вдруг сама протянула ему маленький смуглый зажатый кулачок с мастырками. Томясь нетерпением и сосущим желудок и кости желанием затянуться, он тут же взял горячий кулачок девочки-афганки и стал осторожно разжимать ее пальцы.

– Давай, ну чего ты? Тапбил… – сказал он нетерпеливо.

И вдруг услышал тихий смешок. Ладонь девушки была пуста. Другую руку она по-детски спрятала за спину.

Он почувствовал, что краснеет.

– Ты чего?… Кончай, мне курить охота! Дай…

Но она, посмеиваясь, отошла от него и легко опустилась на матрац-подстилку. Поджав под себя ноги и накрыв их широкой темной юбкой, сказала:

– Иды сюда. Вместе курыть будем, – и ладонью похлопала по матрацу рядом с собой.

И черт-те откуда, из кармана в той же огромной юбке, у нее в руках вдруг оказалась большая, латунная, сделанная из стреляной гильзы зажигалка. Такие зажигалки мастерят советские солдаты – не потому, что нет спичек, а чтобы привезти домой символы-сувениры своего армейского, в Афганистане, быта. Чиркнул кремень, несколько затяжек они сделали молча.

– Откуда ты знаешь русский? – блаженно вытянув ноги, спросил Алексей, когда тягучий и легкий кайф поплыл по телу.

– Зынаю… – неохотно сказала она. – Друг был… учил. Теперь нету. Аллах позвал.

– Кто такой? Из нашей части? – он внимательно посмотрел на нее.

За два последних месяца даже в этом «оазисе» в их полку погибло двадцать три человека. Конечно, когда-то, давным-давно, год назад, они переживали каждую такую смерть, как свою собственную. Вернувшись из «блоков», с постов, с рейдов в свои палатки в военгородке, они не могли смотреть на пустые койки погибших или отправленных в госпиталь. Многие в рев ревели, головами бились о подушки, утром страшились глаза открыть – ждали, что пошлют в новый рейд, в новую атаку, и к вечеру уже твоя койка может оказаться пустой. А потом отупели, остервенели и искали выход – кто в мести за погибших друзей, кто в анаше.