Русская рулетка - [33]

— Памятникам объявим войну, памятники я не люблю, — прогудел Тамаев, но Шведов не обратил на него внимания, он словно бы специально не услышал боцмана.

— Надлежит взять на мушку председателя Петроградского губпрофсовета Анцеловича, помощника командующего Балтийским флотом Кузьмина, писателя Горького, — Шведов споткнулся, пожевал, стали видны его бледные крепкие губы: нет, никогда не забыть ему те дни, когда петроградские чекисты ликвидировали «Национальный центр». — Много вреда приносит писатель Горький, — сказал он, — не туда народ ведёт. Ох, не туда, — Шведов вздохнул, жалея заблудившийся русский народ. — А за это — наказание! Никому не дано право обманывать наш многострадальный российский люд, — ни великому человеку, ни малому, ни богу, ни чёрту, отступление от правила наказуемо. А ещё раньше, чем Горького, надо убрать одного… в общем, отщепенца. Фамилия его — Красин, зовут Леонидом Борисовичем.

— А этого за что? — прогудел Тамаев, обращаясь к профессору и, кажется, не к месту, поскольку Таганцев не стал объяснять, за что приговорён к пуле бывший дворянин. Вместо объяснения Таганцев произнёс:

— Только за то, что он Красин!

Не объяснять же в конце концов этим клещастым, что Красин собирается везти большую сумму денег бастующим английским рабочим: дрань драни куш суёт, дрань голая такую же голую дрань выручает — ну и где такое видано?

— Все вы получите оружие, — сказал напоследок Шведов, — револьверы. Гранаты. Могу выдать и маузеры, но они неудобны в ношении.

— Зато надёжны в бою, — вставил Сорока.

— Револьвер всё равно лучше, — заметил Тамаев, — его спрятать можно даже в кальсоны, извините великодушно! И в стрельбе удобен.

— Жалованье у вас, как и обещано, будет приличное, — вступил в разговор Таганцев, вытащил из маленького часового кармашка серебряный «мозер», щёлкнул крышкой, — по миллиону в месяц!

Сорока прикинул в голове: много это или мало? Если брать старые царские деньги — много, на четыреста тысяч можно было купить завод, но деньги обесценились и, может, ещё больше упали, пока они тут слушают важного господина, но судя по рынку, на котором они успели сегодня побывать, миллион рублей — это всё-таки немного.

Деньги Таганцев имел: и от разбитого «Национального центра» кое-что перепало, и от англичан — от Поля Дюка и финского резидента Петра Соколова, и от бывшего штабс-капитана Германа, кроме того, имелись и частные пожертвования: один только Давид Лурье, владелец кожевенного завода, отсчитал несколько миллионов рублей на то, чтобы Таганцев попытался связаться с Кронштадтом во время мятежа, но эта попытка успеха не имела, а деньги остались. Шестнадцать миллионов пришло из-за границы. Деньги были.

Матросы молчали. Шведов ещё несколько минут говорил. Речь его сделалась сухой, сжатой — будто бы он не говорил, а что-то читал по бумажке. Приказ какой-нибудь, не допускающий вольностей…

Вопросов не было. Сорока глянул на Краскова. Бесстрастное лицо Краскова почти ничего не выражало, только в глазах появилась некая обречённость, выжатость, будто он, как человек, занимающийся бегом, промахнул километров двадцать и вымотался донельзя: с лица даже живые краски стёрлись.

Внутри боевой группы была создана специальная группа террористов во главе с самим боцманом. Боцман попросил, чтобы Сердюк, Красков и Дейниченко вошли в эту группу, не захотел разлучаться с ними — всё-таки на одной жеребке плавали, вместе морскую соль жевали, рыбу из Балтики тягали, когда попадался лакс — местный лосось, угощали им господ офицеров, выстроившись в рядок, держась за леер, дружно блевали за борт — их как-то накормили гнилой говядиной, и из строя вышел весь корабль, такое тоже было, — и все вместе, вместе, вместе. Значит, и тут не будут разлучаться, двинутся дальше вместе.

— A Сорока? — спросил у боцмана Сердюк. — Не вижу в списке Сороку, он ведь тоже наш.

Боцман нехотя «зачислил» в террористы и матроса Сороку.

— Слухай, Сэр Дюк, а кто такие террористы? — недоумённо наморщив лоб, спросил Сорока у своего приятеля.

— А хрен их знает, — Сердюк неопределённо пожал плечами. — Я так разумею: террористы — это конники с бомбами.

— Да ты чего, кореш? — удивился Сорока несказанно. — Моряк и на лошадь? Такого никогда не бывало и быть не может.

— Тогда не знаю.

— Ладно, — Сорока махнул рукой, — поживём — увидим. Вдруг действительно будет создана конная флотилия…

С керосином в Петрограде происходили большие перебои, с бензином было и того сложнее: не только автомобили было нечем заправлять, но и даже самолёты.

Самолёты стояли под Питером на нескольких аэродромах, остывшие, неподвижные, с поржавевшими тягами. Горючего не было. И тем паче не оказалось горючего для «террористов» боцмана Тамаева. А без горючего и поджёг не устроишь, и урон советской власти не нанесёшь. Керосин нужен был как воздух. Боцман поскрёб твёрдыми ногтями, которыми запросто выковыривал расшатавшиеся заклёпки из корабельной палубы, затылок, пошевелил по-тараканьи усами, пытаясь что-то сообразить. Спросил хрипло:

— А авто чем большевики заправляют? Ведь по Петрограду много авто бегает… Чего у них в моторы залито? Не вода же!