Русская революция в Австралии и «сети шпионажа» - [79]
Для АСИО шанс заставить советского дипломата (тем более, работника разведывательной службы) попросить политического убежища в Австралии представлялась очень заманчивым. Помимо возможности получить через него секретные документы, это дало бы политический и пропагандистский эффект. Перебежчики уже «порадовали» многие западные страны, и Австралия оставалась как бы в стороне.
Лично для Бялогурского «уход» Петрова мог стать чрезвычайно выигрышным моментом в карьерном, а, значит, и в финансовом плане. Он точно подмечал в своих донесениях, что этот «дипломат» существенно отличался от своих коллег. Из чего с большой вероятностью следовало, что он принадлежал к разведслужбе. Понятно, что перебежчик-разведчик ценился больше, чем перебежчик-дипломат. Вот только расчеты Бялогурского строились, в общем-то, на песке и убедительными аргументами, что Петров – потенциальный перебежчик, он пока не располагал. Верно, Петрову нравилась страна пребывания, он ценил хорошее времяпровождение в австралийских пабах и должен был понимать, что будет лишен всего этого в Москве. Но такая характеристика подошла бы и другим сотрудникам посольства. А если брать шире, то пристрастие к хорошей жизни за рубежом отличало подавляющее большинство советских загранработников. Но это не означало, что все они готовы на этом основании просить политического убежища или начинать работать на иностранные спецслужбы.
Поэтому в АСИО с интересом знакомились с донесениями Diabolo, но требовали более веских аргументов. Агент должен был доказать, что игра стоила свеч. Для этого следовало получить убедительное подтверждение того, что Петров не просто третий секретарь посольства, а руководящий сотрудник внешней разведки в Канберре (окончательно это стало ясно только в середине 1953 года), и его поведение – не тонкая игра профессионала, а проявление внутренних колебаний человека, оказавшегося на перепутье. Таких доказательств длительное время не было, но в службе безопасности допускали, что они могут появиться. Бялогурскому было предписано сосредоточить свою работу на советском посольстве в целом и Петрове в частности.
Конечно, Петрова выводила из себя обстановка в посольстве и перепалка с Лифановым не добавляла ему спокойствия и умиротворения. Конечно, он наслаждался «красивой жизнью», но при этом понимал, какие преимущества давал его статус. Разве в противном случае стал бы Бялогурский водить его по увеселительным заведениям? А кто бы оплачивал совместные ланчи, обеды и выпивку, стоимость которых пока можно было возмещать за счет расходов на оперативную работу? Стоит ему лишиться своего положения, как все изменится. Останется в Австралии и никому не будет интересен, кроме него самого. Утратит все привилегии, превратившись в беглеца, живущего на дотации правительства, в тайном убежище, опасаясь нос высунуть на улицу. Петров был неглуп, сознавал это и не стремился к переменам. Он успел вкусить приятной западной жизни в Швеции. Потом «пересидел» в Москве. Придет конец австралийской командировке, будет другая… До поры до времени он на это надеялся.
На заседаниях Королевской комиссии он заявлял, что якобы еще в 1952 году начал задумываться о том, чтобы остаться в Австралии из-за тех «преследований», которым подвергался в посольстве[423]. Возможно, и задумывался, но чисто гипотетически. Впрочем, события развивались именно в этом направлении, вне зависимости от желания советского резидента.
В этом смысле Бялогурский продемонстрировал наблюдательность. Не располагая доказательствами, которые могли удовлетворить АСИО, он интуитивно чувствовал, к чему идет дело. В то же время поляк, возможно, не так уж стремился ускорить процесс, из которого он и его подопечный, извлекали и пользу, и удовольствие, не брезгуя непритязательными гешефтами.
Как любой советский загранработник, оплачиваемый несравненно хуже, чем его коллеги из других стран, Петров всегда был заинтересован в дополнительном заработке. Бялогурский тоже постоянно жаловался на финансовые трудности и злился на кураторов из АСИО, проявлявших, с его точки зрения, неслыханную скупость.
Служба безопасности вначале платила ему четыре фунта в неделю. Агент требовал надбавки и к концу 1952 года жалованье увеличили до 10 фунтов. Он считал это недостаточным и регулярно поднимал вопрос о прибавке, ссылаясь на объективные обстоятельства. «Оперативные расходы на шпионскую игру становились слишком высокими, чтобы покрывать их из кармана агента, даже если бы он и был процветающим в материальном отношении человеком, а я таковым не был. Служба безопасности по-прежнему выделяла мне 10 фунтов в неделю. Эта сумма была определена весьма произвольно на ранней стадии моей оперативной деятельности, когда ещё не было ясно, окажутся ли её результаты существенными или нет. По мере дальнейшей работы, я стал посещать ночные клубы, получая от Службы сумму на уровне школьного пособия. Кроме того, эта работа не позволяла мне расслабиться круглые сутки, что весьма отрицательно сказывалось на моей врачебной практике. Финансовое бремя стало для меня непосильным»
