Русская республика (Севернорусские народоправства во времена удельно-вечевого уклада. История Новгорода, Пскова и Вятки) - [208]
Несмотря на беспредельное уважение и благоговение к обряду самому по себе, встречаются места, где восстают против бессмысленного исполнения обряда, против буквы без содержания. "Что из этого пользы — говорит то же "Воспоминание к душе" — "что ты молишься: воздуху молишься, а не Богу; Бог внимает уму, а не словам, не беседе, как Люди" [211]. В противоположность всеобщему уважению к строгости наружного поста, являются в древности поучения, вызывающие рассуждения о тщете наружного поста без добрых дел. "Что пользы от того, что ты не ешь мяса и не пьешь питий? Ведь и скот не ест мяса и не пьет питий. Зачем хвалишься, что лежишь на голой земле без постели? Скот также без постели спит и никто ему не стелет! Ты хуже скота, когда при всем этом злобу держишь и зло мыслишь" [212].
В одной старой проповеди об алчбе [213]проповедник вооружается против наружного поста, предпочитая ему добрые дела. Замечательно, что при этом ссылаются на 28 гл. Исайи о посте, которая постоянно служила подкреплением реформационным выходкам против поста. "Что же пророк глаголет Иудеом? Не такова поста аз избрах, глаголет Господь"... "Какая польза, что ты плоть свою мришь голодом, а дел не делаешь? Какая тебе из того польза, что ты не моешься, а нагого не одеваешь? Какая польза из того, что ты плоть свою изсушаешь, а голоднаго не кормишь? Члены свои изнуряешь, а вдовицам не оказываешь помощи ? Какая польза из того, что ты сам произвольно томишься, и не избавляешь сирот от томления?"[214]
В другом старом слове о внутреннем посте доказывается, что внешний пост ровно ничего не пользует без внутреннего [215]. В этом слове доказывается, что пост не состоит в удалении от той или другой пищи, а в воздержании и умеренности и удалении от греха[216]. Лучше, говорит оно, съешь кусок сухого мяса, примешавши к воде и зелью, чем, в тщеславии, гордясь тем, что не вкушаешь мяса, искать других приличнейших яств [217]. Такой перебор яди называется жидовством[218].
Рядом с учением о спасении души чрез подачу в монастыри по душе, чрез приготовление себе ходатаев и молитвенников, являлось иное, отвергавшее то и другое, притом в резких выражениях. Так, в одном древнем памятнике, под названием "Поучение, како подобает задоушье имати и милостыня творити", раздача имении в монастыри представляется делом не только не богоугодным, но заслуживающим неблагословение и немилость. Некий святой муж сидел с своими учениками, и его пришли известить о кончине какого-то христолюбца. Ученики заранее считали покойника спасенным, ибо он записывал в монастыри села; но святой муж объявил, что ему было видение в нощи, показывающее, что умерший брат осужден на мучение именно за то, что раздавал в монастыри имения, и вместе с тем благочестивый проповедник объявил, что нельзя спастись одною только раздачею милостыни — чрез ходатаев, ибо это делается ради самовеличания[219].
Слово, приписываемое валаамским чудотворцам, Сергию и Герману, вооружается против отдачи в монастыри имений [220].
В то время, когда одни учили, что надобно для умилостивления Бога и отпущения грехов строить церкви, и богатые и знатные спешили этим способом избавить себя от угрызений совести за насилия и угнетения слабых, другие объясняли, что церковь, построенная на богатства, собранные неправедно, есть мерзость и скверна пред Богом [221]. В другом слове [222] предпочитаются дела милосердия постройкам и украшению церквей [223].
Тогда как благочестие укоренило в народе понятие о том, что раздача милостыни дает человеку возможность спасения, искупает грехи, очищает совесть, писались проповеди, которые заставляли обратиться внутрь своей совести поглубже, сознать бесполезность милостыни, если она дается от неправедного стяжания, и что суетна бывает надежда тех, которые думают без самоисправления загладить свои пороки раздачею нищим денег или съестного [224].
Между князьями и сильными земли вошло в обычай верить, что раздача милостыни и вклады в монастыри заглаживают грезой. Против этого вооружается один проподвеник в сочинении, очевидно, русском (хотя оно приписывается Иоанну Златоусту) [225]. Тех, которые думали спасти себя милостынею и в то же время угнетали рабов своих, проповедники обращали к обязанностям человеколюбия в отношении последних и выставляли тщету их милостыни [226].
В переводах из греческих отцев сохранились резкие обличения лицемеров-монахов, которые могли повсеместно возбуждать наклонность к порицанию монастырской жизни. Иноков укоряли в любостяжании и сластолюбии. Так у св. Исаакия, вообще прославляющего иноческое житие, находятся места, осуждающие недостойных иноков; а таких можно было повсюду встретить
