Русская поэзия XVIII века - [34]

Я носил на плéчах холм[220].

Дальше: власти мне святые

Иго то велели несть,

Все венцы суля земные,

Титла, золото и честь.

«Нет! – восстав от сна глубока,

Я сказал им, – не хочу.»

«Не хочу моей свободы,

Совесть на мечты менять:

Гладки воды, коль погоды

Их не могут колебать.

Власть тогда моя высока,

Коль я власти не ищу».

1803

Лебедь [221]

Необычайным я пареньем

От тленна мира отделюсь,

С душой бессмертною и пеньем,

Как лебедь[222], в воздух поднимусь.

В двояком образе нетленный,

Не задержусь в вратах мытарств[223];

Над завистью превознесенный,

Оставлю под собой блеск царств.

Да, так! Хоть родом я не славен,

Но, будучи любимец муз,

Другим вельможам я не равен

И самой смертью предпочтусь.

Не заключит меня гробница,

Средь звезд не превращусь я в прах[224];

Но, будто некая цевница,

С небес раздамся в голосах.

И се уж кожа, зрю, перната

Вкруг стан обтягивает мой;

Пух на груди, спина крылата,

Лебяжьей лоснюсь белизной.

Лечу, парю – и под собою

Моря, леса, мир вижу весь;

Как холм, он высится главою,

Чтобы услышать Богу песнь[225].

С Курильских островов до Буга,

От Белых до Каспийских вод,

Народы света с полукруга,

Составившие россов род,

Со временем о мне узнают:

Славяне, гунны, скифы, чудь,

И все, что бранью днесь пылают,

Покажут перстом – и рекут:

«Вот тот летит, что, строя лиру,

Языком сердца говорил,

И, проповедуя мир миру,

Себя всех счастьем веселил»[226].

Прочь с пышным, славным погребеньем.

Друзья мои! Хор муз, не пой!

Супруга! облекись терпеньем!

Над мнимым мертвецом не вой.

1804

Признание [227]

Не умел я притворяться,

На святого походить,

Важным саном надуваться

И философа брать вид;

Я любил чистосердечье,

Думал нравиться лишь им,

Ум и сердце человечье

Были гением моим.

Если я блистал восторгом,

С струн моих огонь летел,

Не собой блистал я – Богом;

Вне себя я Бога пел.

Если звуки посвящались

Лиры моея царям, —

Добродетельми казались

Мне они равны богам.

Если за победы громки

Я венцы сплетал вождям, —

Думал перелить в потомки

Души их и их детям.

Если где вельможам властным

Смел я правду брякнуть вслух, —

Мнил быть сердцем беспристрастным

Им, царю, отчизне друг.

Если ж я и суетою

Сам был света обольщен, —

Признаюся, красотою

Быв плененным, пел и жен.

Словом: жег любви коль пламень,

Падал я, вставал в мой век.

Брось, мудрец! на гроб мой камень,

Если ты не человек.

1807

Евгению. Жизнь званская [228]

Блажен, кто менее зависит от людей,

Свободен от долгов и от хлопот приказных,

Не ищет при дворе ни злата, ни честей

И чужд сует разнообразных!

Зачем же в Петрополь на вольну ехать страсть[229],

С пространства в тесноту, с свободы за затворы,

Под бремя роскоши, богатств, сирен под власть

И пред вельможей пышны взоры?

Возможно ли сравнять что с вольностью златой,

С уединением и тишиной на Званке?

Довольство, здравие, согласие с женой,

Покой мне нужен – дней в останке.

Восстав от сна, взвожу на небо скромный взор;

Мой утренюет дух правителю вселенной;

Благодарю, что вновь чудес, красот позор

Открыл мне в жизни толь блаженной.

Пройдя минувшую и не нашедши в ней,

Чтоб черная змия[230] мне сердце угрызала,

О! коль доволен я, оставил что людей

И честолюбия избег от жала[231]!

Дыша невинностью, пью воздух, влагу рос,

Зрю на багрянец зарь, на солнце восходяще,

Ищу красивых мест между лилей и роз,

Средь сада храм жезлом чертяще.

Иль, накормя моих пшеницей голубей,

Смотрю над чашей вод, как вьют под небом круги;

На разноперых птиц, поющих средь сетей,

На кроющих, как снегом, луги.

Пастушьего вблизи внимаю рога зов,

Вдали тетеревей глухое токованье,

Барашков в воздухе[232], в кустах свист соловьев,

Рев крав, гром жолн[233] и коней ржанье.

На кровле ж зазвенит как ласточка, и пар

Повеет с дома мне манжурской иль левантской[234],

Иду за круглый стол: и тут-то раздобар

О снах, молве градской, крестьянской;

О славных подвигах великих тех мужей,

Чьи в рамах по стенам златых блистают лицы

Для вспоминанья их деяний, славных дней

И для прикрас моей светлицы,

В которой поутру иль ввечеру порой

Дивлюся в Вестнике[235], в газетах иль журналах

Россиян храбрости, как всяк из них герой,

Где есть Суворов в генералах!

В которой к госпоже, для похвалы гостей,

Приносят разные полотна, сукна, ткани,

Узорны образцы салфеток, скатертей,

Ковров, и кружев, и вязани[236].

Где с скотен, пчельников и с птичников прудов

То в масле, то в сотáх зрю злато под ветвями,

То пурпур в ягодах, то бархат-пух грибов,

Сребро, трепещуще лещами.

В которой, обозрев больных в больнице, врач[237]

Приходит доносить о их вреде, здоровье,

Прося на пищу им: тем с пóливкой калач,

А тем лекарствица, в подспорье.

Где также иногда по палкам, по костям

Усастый староста иль скопидом брюхатый

Дают отчет казне, и хлебу, и вещам,

С улыбкой часто плутоватой.

И где, случается, художники млады

Работы кажут их на древе, на холстине

И получают в дар подачи за труды,

А в час и денег по полтине.

И где до ужина, чтобы прогнать как сон,

В задоре иногда, в игры зело горячи,

Играем в карты мы, в ерошки, в фараон,

По грошу в долг и без отдачи.

Оттуда прихожу в святилище я муз,

И с Флакком[238], Пиндаром, богов восседши в пире,

К царям, к друзьям моим иль к небу возношусь

Иль славлю сельску жизнь на лире.

Иль в зеркало времен, качая головой,

На страсти, на дела зрю древних, новых веков,