Русская Океания - [9]

Кумарского имени не назвал — вдруг комендант на него наколдует?

— Что раньше в гости не бывал?

— Он охотник. По берегу, в горах брал ясак для царя, — разъяснил Большой Топор. — Возьми его, светлый капитан.

«А, охотник! Или разбойник? То-то загорные кумаре плакались: „Из-за вершин приходят лиходеи, грабят“. Ладно; не пойман — не вор. Сходи-ка с Митяем в плаванье; поглядим, чего ты стоишь».

— Беру. Интендант! Выдать малому из магазина полотна на портки, кожи на сапоги, чулки и старый кафтан по росту. На русской службе босяков нет, ясно? Шапку сам справишь. Портному и чеботарю выплатишь из добычи…

…Тихон в оковах не унывал. Сладкоголосые русалки проникли к нему, напоив казака-караульного, принесли ягодной браги, каши и свинины. Монах утешал наследованных от Пафнутия духовных дочерей псалмами:

— На реках Вавилонских, тамо сидехом и плакахом…

Они всхлипывали от сострадания. Тихон звенел цепями:

— Бых яко нощный вран на нырище!

Кумарки перешёптывались:

— «Рвань на дырище»… О, как наш колдун-борода красиво говорит!

Много времени спустя раздражённый владыка в Иркутске писал:

«Нет в святцах преподобного Тихона в веригах! Следует переосвятить храм во имя Апостола Петра в веригах».

Но если ирландцу не дано кумар переупрямить, то куда уж там владыке.

В 1913 году в Тихоновку явился протоиерей с полицией, чтобы, наконец, исправить каноническое недоразумение, но жители все как один легли, окружив церковь сплошным живым ковром.

— Ах, вы бунтовать? Урядник!

Урядник — сын казака и кумарки, — сапогом загасил папиросу:

— Я по людям не пойду и приказа такого не дам. Тем более стрелять не стану. Кому хотите, батюшка, тому и жалуйтесь — хоть становому приставу, хоть исправнику.

Крамольная церковь стоит по сей день. Покосился сруб; выцвели, поседели от времени брёвна; пополз по трещинам сизый мох — но церковь цела. Крыша только сползла… или сняли её. Вокруг разор и нестроение: мрачные, будто брошенные дома, какие-то серые люди. Натруженные узловатые пальцы, остановившиеся взгляды. Живёт там человек триста кумар — все на учёте, как в Красной книге, забывшие язык и обычаи. Ходят в кирзе и ватниках, как все селяне от Калининграда до Чукотки. Кругом туберкулёз и зелёный змий.

Но… странное дело — за два века в Тихоновке не было ни одного пожара.

Лирическое отступление

Достаточно взглянуть на карту агроклиматических ресурсов мира, чтобы понять — нам китайцы не страшны.

Конечно, они могут скупить и вывезти всё ценное из азиатской части России, включая наших женщин (своих они массово передушили после внедрения дородовой УЗИ-диагностики). Но заселять зону с унылым названием «Холодно-умеренный подпояс» они не станут даже в том случае, если расплодятся до тесноты набитого автобуса.

Тайга и тундра не дадут им три обвальных урожая в год.

Уповать на глобальное потепление бессмысленно. Оно не отменит ни континентальный климат, ни жалкое худосочие почв. В Сибири выбор для хлебопашцев невелик — либо довольствоваться тем, что есть, либо тысячи лет ждать, когда подзол станет чернозёмом.

Тогда почему русские в конце XVI века ринулись в Сибирь?

Причина одна — драгоценные меха. Первопроходцев вёл, как выражались тогда, «соболиный хвост». В одном Ленском остроге царская доля — 10 % добычи, — за 1638–1641 гг. составила больше 12 500 соболей, а всего мехов из острога было вывезено на 200 000 рублей.

Для сравнения: подъёмные для семьи переселенцев составляли 20 руб… Семён Дежнев за каждый год тяжелейшей службы (напомним, он первым прошёл Берингов пролив, скитался 19 лет, потерял 9/10 отряда) получил 6,5 рублей, причём 2/3 суммы — сукном.

Надо ли говорить, что численность соболей — и всех пушных зверей, — стремительно снижалась? Когда соболь истощался, промышленники двигались дальше, дальше… пока не упёрлись в океан.

А там — каланы, котики, моржовая кость — «рыбий зуб»! Живые деньги!

Протопоп Логинов сочным, глубоким, внушительным голосом рассказывал Володихину, как айны охотятся на тюленей:

— …и камнем в голову. Прямо в темечко. Кость трещит, мозг выступает… Восчувствуйте, господин полковник, каково это — камнем в голову.

Логинов был замечательный рассказчик. Володихина зримо передёргивало.**

Вторая Камчатская экспедиция открыла промысловикам путь в Америку. В августе 1744-го с острова Беринга вернулась первая партия охотников, доставив на Камчатку 1200 шкур каланов и 4000 шкур песцов. Далее, как говорится, «понеслось оно по трубам».

Сумма добычи на один корабль росла, перешагнув в 1759-ом отметку 300 000 руб. К 1770 году запасы пушнины на Алеутских островах так истощились, что начались кровавые стычки из-за угодий.

Попутно уничтожили реликтовых стеллеровых коров. Забили на мясо и жир.

Ели котиков, ели тюленину, ели всё, что похоже на мясо.

В этом мы мало отличаемся от всеядных китайцев. Чуду подобно, что они панд не сожрали! Но гигантских саламандр уже доедают. Увы, саламандры повышают потенцию, которой так не хватает сынам Поднебесной…

…А на материке, тоскуя по соболям, отводили душу на белках. К 1800-му сбыт беличьих шкурок увеличился до 7 миллионов в год.

Дальневосточные туземцы, доселе европейцев не видавшие, окоченели в тихом ужасе. Они с их исконно экологическим мышлением убивали ровно столько, сколько требовалось для еды и одежды. Их ум не вмещал понятий «фарт», «хабар» и «сверхприбыль».