Русская Океания - [15]

…рассмеялся.

Дело было в Гонолулу, городе королей. На остров Оаху, где сходятся морские пути Тихого океана, сплываются все корабли, чтобы загрузить свежую еду и воду на месяцы китовой ловли.

Занесённую руку с ножом сюртук сломал тростью на лету, другому драчуну трость пришлась по шее, а третий получил удар в то место, которым грешат. Сюртук орудовал палкой метко, легко и ужасно, как шпагой.

Отступив, американцы засвистали, подзывая своих — тут, в порту, шлялось много зверобоев из Нантакета. Молодой человек, похожий на духовного студента, указал гавайке — «Беги!» — и приготовился к отпору.

Пожалуй, здесь бы его жизнь и кончилась, поскольку на шум драки бежала дюжина «бостонцев», как по старинке звали гостей из Штатов. Но сюда же спешил пяток молодцев в фуражках-бескозырках, чекменях и шароварах:

— Эй! Стой! Все на одного?

Даже чёрный верзила, прихвативший с корабля гарпун, смутился, увидев, что казаки держатся за рукояти сабель.

— Он вступился, как положено, — на грубом английском объявил подхорунжий, тряхнув чубом. — А ваши вздумали насильничать. Так страже короля гавайского и скажем. Ну, будем ждать стражу — или разойдёмся?

Бостонцы ответили матерным лаем, грозили, трясли кулаками, но в драку не лезли. С ножом на саблю не пойдёшь.

— Ещё увидимся!

— Потом сквитаемся!

Ушли, злобно оглядываясь и плюясь табачной жвачкой.

— А ты мастак махать дубиной, — подхорунжий хлопнул парня по плечу. — Из лютеран будешь?

— Весьма признателен, господин унтер-офицер. Иоганн Смолер, к вашим услугам, — ответил по-русски малый в сюртуке, оправив платье. — Я прусский подданный, путешествую по делам науки.

— Ишь, далеко занесло из Неметчины!

— Командирован для изучения этнографии, в частности, Северной Океании.

— Слишком ладно говорит, — заметил кто-то из казаков. — Знать, нарочно готовился.

— Это моё… — начал было с пылом молодой пруссак, но осёкся. — Да, я специально учился. Мои бумаги подписаны вашим посланником в Берлине.

— Проверим, — многозначительно кивнул подхорунжий. — В наши земли без паспорта муха не прошмыгнёт.

— Никакого вопроса нет, — отрезал Володихин. — Власть империи объемлет всё — землю, недра, морскую бездну и простор небесный. Каждое беспаспортное чудище, объявившееся в пределах России, должно назвать своё имя, сословие, род занятий и вероисповедание, после чего надлежит занести его в соответствующую графу реестра. У нас всё просто! **

Разбирательства о стычке в порту не последовало. Власти сочли, что раз драчуны разошлись, а жертв и увечий нет, то инцидент исчерпан. Но вечером в гостиницу к Иоганну Смолеру пожаловал видный гаваец со слугами — судя по толщине брюха и богатству наряда, некто из вельмож Камехамехи III.

— Мне рекомендовали вас, как человека честного и достойного доверия. Вы следуете к Елизаветинским островам? Не затруднит ли вас передать частное письмо коменданту? Вручить послание лично, без свидетелей. Вот двадцать долларов за беспокойство.

«У них странное понятие о стоимости почтовых услуг, — подумал этнограф, взвешивая в ладони плотный конверт с печатями. — Либо это письмо очень важное. Не слишком ли быстро меня втянули в интриги?»

«Мой путь, — писал Иоганн, — продолжается на бриге „Аскольд“ в обществе казаков и крестьян-переселенцев. В течение века русские заселяют самую восточную окраину империи, причём, на мой взгляд, добились тут большего, чем в лесной Сибири и ледяной Камчатке».

— Расскажи-ка, Иоганн, — подсел чубатый подхорунжий, — какое ты задание имеешь из Берлина? Может, тебе поручили чего? Знаешь, выпей со мной. За здравие государя Николая Палыча! Пьём стоя. Ура!

Встали. Отказаться от такого тоста Иоганн не рисковал — зачем напрасно раздражать лихих удальцов?

— Сильно, — выдохнул этнограф, приняв протянутый солёный огурец.

— Гляди-ка — немчура, а спирт хлещет, не морщась, — восхищённо толкнул один казак другого в бок.

— Так это не водка? — Иоганн захлопал светлыми ресницами. Хмельное накатило, даже слёзы в глазах выступили.

— Ну, мы так шутим, — чуть смутился подхорунжий. — Не обиделся? Вижу, нет. Тогда по второй! за государыню императрицу!

Ать-два, дело быстро спорится. Помутневшие, расстегнув верхние крючки на платье, этнограф с казаком сидели в обнимку, раскачиваясь в такт морским волнам, хрустели огурцами и порою целовались.

— Ты, брат немец, хват! Эк их раскидал, бостонцев-то.

— Я есть фехтмейстер. Я сражался на рапирах в универисте… ниверст… инверсите…

— Плюнь! Дай, я тебя облобызаю.

— Тьфу!

— Да ты пьян! На мой чекмень плевать не смей! Что есть форма? Она есть казённое платье, данное нам от щедрот… Не знаешь? Эх ты, ганс!

— Я не Ганс.

— Как же? И-о-ган.

— Ян! Я — венд. Рюген, Мекленбург — ферштейн? Рюген — это остров на море. Только — штиль, тссс! В Пруссии не любят — знать, что они славяне. Там все… даже Бисмарк, бешеный депутат ландтага — венд. Его бабка не знала ни слова по-немецки… Рюген, да! Руян, Буян — это мой остров.

— А-а, — очнулся подхорунжий, — мимо острова Буяна, в царство славного Салтана!

— Ян Смоляр — это я. Мои предки… варили смолу, покрывали ей ладьи. Пираты!

— Ага. Честь имею — Бобылёв Матвей, Паланского полка. Но пираты? где, в Балтике? Это ж тихая лужа! Вот у нас — настоящие пираты. Бостонцы, в гроб иху мать… Когда мы Аляску брали, они уже нам гадили. Был такой Барбер — слыхал? Индейцам ружья давал, Ново-Архангельск громил. Потом его в Камчатку занесло, с ума сошёл и застрелился. Так-то, брат! Кто на нашу землю ступит, сразу ум долой. Ты смотри, осторожней ходи!