Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 1 - [4]

К созданию произведения древнерусский книжник относился иначе, чем литератор. Он не считал себя творцом. Он стремился быть «инструментом» в руках Бога и писать не по своему произволению, а по Божьей благодати. Нестор-летописец прямо говорил о себе, что он “груб и неразумен”. Епифаний Премудрый, создавая «Житие преподобного Сергия», умолял Бога, чтобы Он вразумил его, «неучёного и неразумного». Творчество воспринималось в Древней Руси не как «самовыражение», а как Божественный акт.

«Истинный Творец, – размышлял древнерусский книжник, – не я, а Бог, создавший небо и землю, подаривший мне Слово. Это Слово священно. Самоуправное обращение с ним – это кощунство, это преступление против Создателя». Древнерусский писатель относился к своему делу очень ответственно. Он долго очищал душу постом и молитвой, прежде чем взять в руки перо. Только внутренне чистый человек мог быть достойным проводником Божественной благодати. Поэтому многие известные нам древнерусские писатели за свою праведную жизнь удостоены святости.

Древнерусскому человеку было чуждо представление о литературной собственности. Тексты большинства произведений русской средневековой письменности анонимны, как тексты фольклора. Древнерусский писатель не стремился запечатлеть в письменах свою индивидуальность. Он не слишком заботился об оригинальности, о непохожести на других. Напротив, он охотно использовал достижения предшественников, следовал их примеру, старался точно исполнять правила, которые сложились в литературе до него.

В XVII веке наступают перемены. Наша литература принимает светский характер. Если раньше писательский труд был привилегией духовенства, то теперь литературой стали заниматься миряне. Возникло новое представление о творческом труде как личном деле писателя. Начали оформляться понятия литературной собственности, авторского права.

Казалось бы, создание светской литературы должно было лишить писательский труд в России религиозного ореола. Однако этого не произошло. Н. А. Бердяев замечал: «…В русской литературе, у великих писателей религиозные темы и религиозные мотивы были сильнее, чем в какой-либо литературе мира… Соединение муки о Боге с мукой о человеке делает русскую литературу христианской, даже тогда, когда в сознании своем русские писатели отступали от христианской веры».

Русские читатели резкой гранью отделили литературное творчество от остальных искусств. Поэт по-прежнему выступал для них в роли носителя высшей истины. А его поэтическое слово по-прежнему получало ценность Слова, дарованного свыше, осенённого Божественным авторитетом. Русские люди были глубоко убеждены, что право говорить от лица Истины даётся тяжёлым трудом. Оно завоёвывается самопожертвованием, аскетическим подвигом. Рылеев в думе «Державин» писал:

О так! нет выше ничего

Предназначения Поэта;

Святая правда – долг его;

Предмет – полезным быть для света,

Служитель избранный Творца,

Не должен быть ничем он связан;

Святой, высокий сан Певца

Он делом оправдать обязан.

Творчество поэтов по-прежнему оценивалось на Руси необычайно высоко. Поэзия воспринималась как «язык богов». Сохранялось требовательное отношение к личности поэта. На Западе, например, никому не приходило в голову ставить под сомнение ценность педагогических сочинений Руссо, хотя все знали, что их автор отдавал своих детей в воспитательные дома. В России такое было невозможно. Оставался неизменным принцип: «живи, как пишешь, и пиши, как живёшь».

Авторитет новой русской литературы в XVIII–XIX веках не только не умалился, но даже возрос. Начиная с петровских реформ, на личность писателя выпала особая духовная нагрузка. Это было связано с тем, что реформы расшатали устои Православной Церкви. Пётр упразднил Патриарха, учредил Синод и назначил себя главою Церкви.

Но тут же возникла неразрешимая проблема, связанная с тем, что русский народ не признал царя святым, а заодно усомнился и в авторитете Церкви. Митрополит Вениамин (Федченков) в книге «На рубеже двух эпох» замечал: «…Влияние Церкви на народные массы всё слабело и слабело, авторитет духовенства падал. Вера становилась лишь долгом и традицией, молитва – холодным обрядом по привычке. Огня не было в нас и в окружающих…»[3].

Академик А. М. Панченко замечал, что в русских святцах вплоть до начала XXI века не было ни одного царя – при множестве святых князей. «Вряд ли это случайность: святости удостаивается тот, кого любят, царей же у нас не любили, а боялись. Кого же выбрать?» Где же искать источник святости, без которой русский человек не мыслил своего существования?

И вот в качестве духовных авторитетов русские люди выбрали своих писателей. «Поэт (независимо от того, пишет он стихами или прозой) – вечная русская проблема. Нигде так не мучают поэтов при жизни и так не чтят после смерти, как в России. Мы прибегаем к ним с сегодняшними заботами, уповая на помощь Пушкина и Гоголя, Достоевского и Толстого – людей, которые давно скончались и у которых была другая жизнь и другой опыт. Ясно, что мы числим их не по разряду истории, но по разряду вечности… На рациональном Западе – и католическом, и протестантском – сейчас дела обстоят иначе. При всём уважении к Руссо, Шекспиру, Гёте французы, англичане, немцы не станут отягощать их насущными своими вопросами»