Русская литература: страсть и власть - [66]

Именно поэтому Маяковский всю жизнь мечтал сыграть Базарова, а Мейерхольд всю жизнь мечтал поставить фильм с Маяковским в этой роли – из-за того же самого неумения вписаться в пресловутый исторический процесс. Все базаровы могли бы повторить: «…какими Голиафами я зачат – / такой большой / и такой ненужный?». Но проблема в том, что Базаров зачат не голиафами, проблема в том, что он зачат бывшим полковым лекарем, получившим жалованное дворянство, и простой старушкой, которая ничего, кроме борща, вообще не умеет. «Кого-то она будет кормить теперь своим удивительным борщом?» – говорит Базаров перед смертью.

Но если человек делает из себя сознательного сверхчеловека, – а именно таков тренд эпохи, – ему и с родителями не о чем поговорить, и с любимой не получается. Вот тут мы начинаем понимать математически точную и очень хорошо просчитанную – с такой, я бы сказал, европейской четкостью – структуру этого романа. События нанизаны ведь по очень простому принципу. Базаров не умеет вести себя в гостях, не умеет нормально разговаривать за столом. Не умеет вести себя с более глупыми и слабыми, но какими-никакими, а единомышленниками. Они, конечно, описаны противными. И Ситников отвратителен: его побили, а он в газете намекнул, что побивший его – трус (достойный, конечно, поступок). Отвратительна и дура Кукшина, которая копирует поведение российских идейных девушек: эстетично курит, говорит глупости, бравирует – если она некрасива, ей надо чем-то брать. Она «современная девушка», она увлекается феминизмом, все феминистки ведут себя ровно так же, все идейные русские девушки ведут себя абсолютно одинаково – вот здесь кукшинская матрица поймана безусловно. Но при этом надо и с ними уметь как-то разговаривать, а не только давить их авторитетом и вытирать о них ноги, причем питаясь в их доме, как делает Базаров. Базаров не умеет ладить и с другом; единственное, что он может ему сказать: «О друг мой, Аркадий Николаевич! Об одном прошу тебя: не говори красиво!» А что такого сказал Аркадий Николаевич? Восхитился природой, больше ничего.

Базаров не любит и не умеет ладить с искусством, с которым тоже надо как-то выстраивать отношения. Пушкин? «Помилуй, у него на каждой странице: на бой, на бой! за честь России!» Чего у Пушкина нет и близко, разве что в «Клеветникам России».

С возлюбленной у Базарова вообще получается типично подростковая ситуация, когда он сначала ей грубит на каждом шагу, говорит о ней: «Этакое богатое тело! Хоть сейчас в анатомический театр!» – а перед смертью просит: «Дуньте на умирающую лампаду, и пусть она погаснет…» Он ведет себя как Холден Колфилд, который может либо рыдать над своей высокой духовной утонченностью, либо посылать всех стандартным таким грубым факом. А третьего у него нет. Но если Холден Колфилд, по крайней мере, герой с четкой авторской позицией, то относительно Базарова мы абсолютно не понимаем, как себя с ним вести.

Мы очень любим этого парня с бугристым черепом, с его бакенбардами песочного цвета, с его густым и крепким духом заматерелого табаку, с его огромными красными ладонями, с его умением резать лягушек, с его фразой, обращенной к деревенскому мальчишке: «Мы с тобой те же лягушки», – и, наконец, с замечательным умозаключением: «Ну, будет мужик этот жить в беленой избе, а из меня лопух будет расти…» Он нам по-настоящему симпатичен, и Тургенев сознательно делает его симпатичным с помощью массы тонких приемов – и тем не менее мы понимаем, что это фигура обреченная. Почему? Жалости нет, сострадания нет, нет терпимости к людям.

Обратим внимание: все положительные герои Тургенева – во всяком случае, любимые герои Тургенева, – стоит им приняться за какое-то дело, кроме праздного досуга, становятся чудовищно, непоправимо смешны. Достаточно вспомнить эпизод из «Нови», когда Нежданов идет в народ со своими проповедями. Народ над ним потешается. Его затащили в кабак, напоили, и он начинает нести такую чушь, что Марианна и Маркелов, другие позитивные герои «Нови», начинают нам казаться кем-то вроде апостолов веры, потому что на фоне несчастного протагониста они хотя бы знают, зачем жить.

Все тургеневские герои, которые пытаются действовать, должны прежде удавить в себе Муму, а сделать этого они категорически не могут. Поэтому и Литвинов, герой «Дыма», так долго, так мучительно пытается избавиться от любви, а потом понимает, что выше любви никакой ценности не будет, и возвращается к Татьяне. Поэтому и Базаров гибнет, поэтому гибнет Рудин, причем гибнет на чужих баррикадах. Об этих мучающихся рефлексией героях, как Лаврецкий из «Дворянского гнезда» (я уж не говорю про героя «Аси»: девушка бросается ему на шею, а он начинает размышлять, а что из этого будет), Чернышевский и пишет статью «Русский человек на rendez-vous».

Но давайте представим, что герой воспользовался доверчивостью и невинностью влюбленной девушки. Может ли он заслуживать хоть какого-то почтения, хоть какого-то уважения? С точки зрения русского революционера – да, он правильно воспользовался революционной ситуацией. Но с точки зрения любого нормального человека моральная правота – на стороне тургеневского героя. Тургеневский герой не готов променять душу на успех. И более того, герой бездеятельный, герой, который не совершает поступка в решительный момент, Тургеневу глубоко симпатичен. Почему же это так? Может быть, именно потому же, почему Окуджаве, как справедливо когда-то писал Владимир Новиков, не надо было воевать, чтобы написать свою военную литературу: