Русская литература от олдового Нестора до нестарых Олди. Часть 1. Древнерусская и XVIII век - [103]
И, завершая наш разговор о Гавриле свет-Романыче, я вам, как ни странно, процитирую Чернышевского по учебнику. Когда Чернышевский (равно как и учебник) прав, то почему бы его и не процитировать. Он сравнивает трех поэтов. Первый – Гораций, который и написал в свое время оду «Памятник». Затем «Памятник» написал Ломоносов. Затем свой памятник написал Пушкин. Мы с вами, в отличие от Чернышевского, будем еще Высоцкого «Памятник» проходить. И пишет Чернышевский о Державине: «В своей поэзии что ценил он? Служение на пользу общую. То же думал и Пушкин. Любопытно в этом отношении сравнить, как они видоизменяют существенную мысль Горациевой оды “Памятник”, выставляя свои права на бессмертие. Гораций говорит: “…я считаю себя достойным славы за то, что хорошо писал стихи”. Державин заменяет это другим: “…я считаю себя достойным славы за то, что говорил правду и народу, и царям”. Пушкин: “…за то, что я благодетельно действовал на общество и защищал страдальцев”». Это действительно прекрасный пример того, насколько наша дорогая поэзия своим принципом считает учительность.
Что конкретно сказано у Державина?
Державин сказал несколько более, чем увидел в этом Чернышевский. На самом деле первое, что поставил себе в заслугу Державин, это «забавный русский слог», то есть реформа поэтического текста, которую он произвел. Согласитесь, что прекрасное здание классической поэзии эта бессовестная личность развалила к чертовой бабушке. Он смешал всё, что можно смешать, и сказал, что это хорошо. И действительно ведь оказалось хорошо. Так что дерзость Державина как художника им самим поставлена на первое место. «О добродетелях Фелицы возгласил» – он выделяет «Фелицу» как стихотворение, после которого стал знаменит и безобразия были замечены в обществе. «С открытою душой беседовал о Боге» – оду «Бог» я вас отправила читать в спокойной обстановке. «И истину царям с улыбкой говорил» – это касается и его поэтического творчества, это касается и его деятельности. И заметьте, что принцип «говорить истину с улыбкой» – очень-очень эффективный, когда ты нацелен на результат, когда тебе надо, чтобы тебя услышали. И это же мы сейчас увидим у Карамзина, которому, собственно, и переходим.
Итак. Николай свет-Михайлович Карамзин – это, по самому скромному подсчету, четыре разных явления в оте чественной культуре. Вот так. Реклама предлагает два в одном, а тут – четыре в одном.
Явление первое. Это – русский литературный язык. Сие явление вышло на свет божий в его книге «Письма русского путешественника». Об этой книге я скажу чуть позже. А сейчас о языке. Николай свет-Михайлович, молодой человек, двадцати с копейками лет – подходящий возраст для революционера (Черчиллю приписывается фраза: «Кто в восемнадцать лет не был революционером, у того нет сердца. Кто в сорок не стал консерватором – у того нет ума». К Карамзину приложимо на все сто процентов). Так вот, он в этом возрасте побывал во Франции времен Великой французской революции. Тихо-мирно побывал, не вывез в Россию якобинских идей. Он сделал нечто более революционное. Он стал писать по-русски французским синтаксисом. Русская фраза начинается со сказуемого: «пошел мужик в город». Если я вам скажу: «Пошел президент на заседание», – эта фраза вызовет у вас какое-то отторжение, какой-то диссонанс, потому что это отчетливо сказовый текст. «Пошел мужик в город» – нормально. «Налетел Змей Горыныч на Киев-град» – иначе сказать просто невозможно. «Змей Горыныч налетел на город Киев» – чё? не понял, переформулируйте. А почему у нас такие конструкции? Потому что Карамзин. Потому что Карамзин стал писать французским синтаксисом русские слова, и мы с той поры так и продолжаем делать. А русский синтаксис у нас остался исключительно в историзмах, которые бывают не только лексические (то есть названия всяких древних предметов), но и грамматические. Нужен колорит ля-рюс – пошло вперед сказуемое, начались песни по замышлению Бояна и ушло определение встать позади определяемого слова по синтаксису русскому исконному. А русский литературный язык – это французский синтаксис, слегка подправленный некоторыми отечественными формами. Это первая революция, учиненная Николаем свет-Михайловичем.
Явление второе. Вы от меня ждете разговора о «Бедной Лизе». О «Бедной Лизе» мы немножко с вами сегодня поговорим. А почему мы поговорим только немножко? Потому что о «Бедной Лизе» мы будем говорить, потом еще говорить, потом снова говорить, да и потом говорить в течение следующего семестра. Саму «Бедную Лизу» читать?! Ее можно проходить, ее нужно проходить, но читать как самоценную вещь ее просто смешно сейчас. Когда я готовила курс, я перечитывала «Бедную Лизу» в «Библиотеке Мошкова», где внизу обсуждение есть, и с интересом лицезрела реакцию современных девочек на сие произведение. Во-первых, оно сейчас отлично читается как дамский роман, написанный Снежаной Клубникиной и изданный в розовой обложке. Такой тоненький дамский романчик. Во-вторых, они там всерьез обсуждают, была ли Лиза беременна от Эраста, и единодушно приходят к выводу, что да, потому она и утопилась. Белинский, во многажды пропиаренных мной «Литературных мечтаниях», «Бедную Лизу» разругал вдребезги, сказав, что культурному человеку настолько слабый текст читать неприлично. Это правда. Текст написан слабо. Что есть, то есть. Но, простите, он был первый. У нас с вами нет ни одного прозаика, которого можно было бы хоть как-то читать до Карамзина. Как написал, так и спасибо. Но самое главное, что я вам опять же выдаю в качестве анонса второй половины курса: мы с вами замучаемся считать, и я не знаю, хватит ли нам пальцев на двух руках, чтобы сосчитать все произведения золотого века русской литературы, которые прямо или косвенно являются фанфиками по «Бедной Лизе». Фанфик – это в реалиях современной культуры произведение, написанное восторженными или возмущенными поклонниками. Я, конечно, ёрничаю, называя золотую нашу классику фанфиками, потому что фанфик ничего не прибавляет к исходному тексту, в отличие от произведений по мотивам. Но сколько же их будет! Спорить с «Бедной Лизой», писать, что Карамзин был неправ, и писать это не в статьях, а создавая свое художественное произведение, и находиться под влиянием Карамзина… Нам с первой до последней лекции следующего полугодия их считать, мы устанем загибать пальцы.
Долгожданное продолжении серии «Мифы от и до», посвященное славянской мифологии. Древние славяне, в отличие от греков, египтян, кельтов и многих других народов, не оставили после себя мифологического эпоса. В результате мы не так уж много доподлинно знаем об их мифологии, и пробелы в знаниях стремительно заполняются домыслами и заблуждениями. Автор этой книги Александра Баркова рассказывает, что нам в действительности известно о славянском язычестве, развеивает популярные мифы и показывает, насколько интересными и удивительными были представления наших предков об окружающем мире, жизни и смерти. Книга содержит около 100 иллюстраций.
«Изучая мифологию, мы занимаемся не седой древностью и не экзотическими культурами. Мы изучаем наше собственное мировосприятие» – этот тезис сделал курс Александры Леонидовны Барковой навсегда памятным ее студентам. Древние сказания о богах и героях предстают в ее лекциях как части единого комплекса представлений, пронизывающего века и народы. Мифологические системы Древнего Египта, Греции, Рима, Скандинавии и Индии раскрываются во взаимосвязи, благодаря которой ярче видны индивидуальные черты каждой культуры.
Статья Александры Барковой о верованиях древних славян. Взято с mith.ru.
Фанфики по «Властелину Колец». "После пламени" - роман о невозможном, о том, как дружба рождается на месте смертельной ненависти. Возможно ли поверить, что Феанор уцелел - и остался в Ангбанде? Ему суждена встреча с Мелькором, заклятым врагом, которого он поклялся уничтожить.
«Вообще на свете только и существуют мифы», – написал А. Ф. Лосев почти век назад. В этой книге читателя ждет встреча с теми мифами, которые пронизывают его собственную повседневность, будь то общение или компьютерные игры, просмотр сериала или выбор одежды для важной встречи. Что общего у искусства Древнего Египта с соцреализмом? Почему не только подростки, но и серьезные люди называют себя эльфами, джедаями, а то и драконами? И если вокруг только мифы, то почему термин «мифологическое мышление» абсурден? Об этом уже четверть века рассказывает на лекциях Александра Леонидовна Баркова.
Статья Александры Барковой об эпических героях. Взято с mith.ru.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.
В авторском курсе Алексея Васильевича Лызлова рассматривается история европейской психологии от гомеровских времен до конца XVIII века, то есть до того момента, когда психология оформилась в самостоятельную дисциплину. «Наука о душе» раскрывается перед читателем с новой перспективы, когда мы знакомимся с глубокими прозрениями о природе человеческой души, имевшими место в течение почти двух тысяч лет европейской истории. Автор особо останавливается на воззрениях и практиках, способных обогатить наше понимание душевной жизни человека и побудить задуматься над вопросами, актуальными для нас сегодня.
В книгу петербургского филолога Е. И. Ляпушкиной (1963–2018) вошло учебное пособие «Введение в литературную герменевтику» и статьи, предлагающие герменевтическое прочтение текстов Тургенева, Островского, Достоевского.
Революция 1917 года – поворотный момент в истории России и всего мира, событие, к которому нельзя оставаться равнодушным. Любая позиция относительно 1917 года неизбежно будет одновременно гражданским и политическим высказыванием, в котором наибольший вес имеет не столько беспристрастность и «объективность», сколько сила аргументации и знание исторического материала.В настоящей книге представлены лекции выдающегося историка и общественного деятеля Андрея Борисовича Зубова, впервые прочитанные в лектории «Новой газеты» в канун столетия Русской революции.
Каково это – быть Шекспиром? Жить в елизаветинской Англии на закате эпохи; сочинять «по наитию», не заботясь о славе; играючи заводить друзей, соперников, покровителей, поклонников, а между делом создавать величайшие тексты в мировой литературе. Об этом и других аспектах жизни и творчества самого известного – и самого загадочного драматурга пишет в своей книге О. В. Разумовская, специалист по английской литературе, автор многочисленных исследований, посвященных Шекспиру. Не вгоняя своих читателей в тоску излишне академическими изысканиями, она предлагает свежий и полный любопытных деталей обзор эпохи, породившей величайшего гения. Последовательно воссоздавая детали творческого и жизненного пути Шекспира в культуре и литературе, этот курс лекций позволяет даже неподготовленному читателю составить о Шекспире представление не только как о сочинителе, но и как о личности, сформировавшейся под воздействием уникальной эпохи – английского Ренессанса.