Русская культура заговора - [11]

Но в случае российской национальной идентичности традиционным «другим» исторически выступает Запад, воспринимаемый как «единый, неделимый субъект, чье поведение нужно либо копировать как модель развития России, либо избегать его как самой большой угрозы»[113]. Именно ориентация на Запад во многом определяла развитие русской национальной идентичности в последние несколько веков. Ресентимент российских элит, отмеченный еще Лией Гринфельд, возник из осознания разницы между Россией и ее идеальным партнером/противником, Западом, и позволяет подчеркнуть свою инаковость и даже превосходство над ним[114]. Корни антизападной конспирологии проистекают из этого же ресентимента: страх заговора против России базируется на идее того, что она не может стать такой, как продвинутые европейские государства, потому что она лучше, духовнее и богаче Запада, и Запад не в состоянии с этим смириться и делает все возможное, чтобы ее уничтожить. Такой взгляд – по сути классическое проявление «особого пути» – позволяет формировать каркас российской национальной идентичности на антизападных идеях[115].

Обозначенный подход к теориям заговора также важен для понимания динамики на политической арене постсоветской России и анализа политической борьбы в постсоветский период. Допуская, что теории заговора являются нормальной частью политической риторики современных государств, мы можем предположить, что история постсоветской политики – это набор определенных «запросов» общества и политических/интеллектуальных элит. В контексте общества посткоммунистического транзита язык заговора, невероятно все упрощая, легко позволяет найти виновного в сложностях экономической, социальной и политической трансформации. Воспринимая теории заговора как специфический способ обсуждения проблем в обществе, мы можем проанализировать, как различные политические силы используют риторику заговора для усиления собственных позиций и поиска общественной поддержки.

Далее мы изучим риторику политических и интеллектуальных элит и увидим, как политики выбирают теории заговора, идеи и концепты, выработанные или привнесенные в российскую культуру извне публичными интеллектуалами, и используют их для политических целей или оценки происходящих в стране событий. Традиционный анализ теорий заговора основан на попытке понять риторику «простых людей», критикующих элиты, через речи самих политиков. Это, как мы уже видели, традиционный элемент популистской риторики. В российском же контексте популистские теории заговора используются элитами для обозначения собственной позиции как «вместе с народом» против коварного Запада, воспринимаемого как центр глобального влияния. Чрезвычайная распространенность такой риторики, как будет продемонстрировано далее, связана прежде всего с налаженным процессом производства и распространения теорий заговора в постсоветское время. Это производство основано на заимствованиях как из современных зарубежных традиций заговора, так и из исторического прошлого российского общества.

Глава 2 Крепость Россия: исторический очерк

Принято считать, что теории заговора в их нынешнем виде появились в эпоху Просвещения, придя на смену господствовавшему прежде религиозному мировоззрению[116]. Мир сакральный, в котором судьбу человека определяли боги, пал жертвой секуляризации, и им на смену пришли вполне себе земные, но невероятно влиятельные люди. Однако, хотя термин «теории заговора» родился и вовсе в конце XIX в., британский политолог Альфред Мур верно заметил, что на самом деле эти теории были с нами всегда[117].

К примеру, в античном мире понятия «теории заговора» не существовало, однако из сохранившихся источников мы знаем, что в судебных тяжбах афиняне часто обвиняли противника в заговоре, пытаясь таким образом усилить собственные позиции, а в кризисные моменты, стараясь сохранить привычное политическое устройство, напоминали гражданам, что демократия Афин находится под угрозой заговора диктаторов[118]. Как пишет Джозеф Ройзман, афиняне – и элита, и массы – воспринимали теории заговора как один из риторических способов объяснения окружающей реальности, в особенности когда афинская государственность сталкивалась с кризисом и общество полиса остро нуждалось во враге. Схожая ситуация была и в Римской империи: политика там была пронизана страхом и недоверием, которые очень быстро конвертировались в слухи о заговоре[119].

После Средних веков теории заговора возродились в эпоху Ренессанса в Италии. Вместе с возвращением в интеллектуальную жизнь традиций Античности вернулась и идея о заговоре, которая активно начала использоваться против военных и политических противников[120]. Появление в европейской политике теорий заговора было связано с формированием инфраструктуры взаимоотношений между североитальянскими городами и стало одним из способов политической коммуникации в публичной сфере[121]. Но параллельно с этим существовали и обвинения против евреев и ведьм в сговоре с дьяволом, успешно выжившие со времен Средневековья и сохранявшиеся до Нового и Новейшего времени[122].

Эпоха Просвещения действительно стала важнейшим этапом в развитии теорий заговора и проявлении их в публичном пространстве. Американский историк Гордон Вуд утверждал, что модус заговора в мышлении человека того времени был естественным, и почти за любым событием по обе стороны Атлантики виделся чей-то тайный план