Русская красавица - [44]

Матвей не стал снимать с двери цепочку — щелкнул замком и приоткрыл дверь.

— Хватит трезвонить, — сказал он в темноту. — Кто там?

Нет, на малолетнего проказника ночной гость похож не был. И на почтальона тоже. Высокий, широкоплечий… Лица не видно, слишком темно.

— Извините, — в некотором замешательстве хрипло сказал незнакомец. — Кажется, я ошибся подъездом.

В руках мужчины блеснул какой-то металлический предмет: то ли нож, то ли ножницы по металлу.

— Да, — холодея, кивнул Матвей. — Наверное, ошиблись. Бывает…

Мужчина попятился.

— До свидания, — сказал он.

— До свидания.

Матвей захлопнул дверь, дважды повернул ключ и припал спиной к стене, оглушенный биением собственного сердца.

— Кто это был? — сонно спросила Аня.

— Ошиблись, — солгал Матвей.

Потому что не было никакой ошибки, и Матвей это понял. Это был точный расчет.

Аня наверняка не выдержала бы трезвона и открыла дверь. Перекусить цепочку ножницами — дело одной секунды. Дальше парень входит в квартиру и… Но Аня была не одна. Этого незнакомец не ожидал и растерялся.

— И теперь она не будет одна, — прошептал Матвей. — Насколько это зависит от меня. Но… Что же делать?! Что же делать…

Осторожно, чтобы не потревожить заснувшую Аню, он лег в постель под жалобный стон диванных пружин и замер, маясь без сна, а в голове царила полная сумятица.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

У него было лицо военного. Если судить по фотографиям в газетах, по репортажам из Чечни, у всех людей, видевших смерть, были такие лица. Это, должно быть, явилось следствием жесткости и понимания относительности человеческой жизни: запавшие скулы и слегка лихорадочный взгляд. Такие лица Оболенский видел по телевизору в сценах расстрела у осужденных и у их палачей. Во все времена люди с одинаковыми лицами стреляли друг в друга. Во всяком случае, на доморощенных «магов», с которыми Вадиму Владимировичу приходилось иметь дело в издательстве «Олма-пресс», Бойко похож не был.

— Очень рад встрече, — поздоровался Оболенский. — Извините, что заставил вас ждать в холле. Дела… Прошу в столовую. Сейчас подадут обед.

На Бойко был черный костюм, черная рубашка и жемчужно-серый галстук, но инстинктивно Вадим спросил себя, почему гость в штатском. И волосы гостя тоже были черными с едва намечающейся сединой. Лицо загорелое, отмеченное не только морщинами: бледный шрам пересекал левую щеку от скулы до уха. Нож или прикосновение пули?

Бойко пропустил вперед Надю, которая впорхнула в столовую легко и оживленно, как птичка, и тут же начала щебетать о чудесной погоде, о том, как ее начали узнавать на улицах, о письмах и звонках неизвестных поклонников. Ее пустая болтовня была к месту: заполняла натянутое молчание, во время которого гость и хозяин оценивали друг друга.

Столовая находилась в просторном помещении, обставленном изысканными сервантами, которые были заполнены антикварной посудой весьма почтенного возраста. На одной из стен висели турецкие кривые сабли, ятаганы, русские шашки и мечи, австрийские и французские шпаги и рапиры, кинжалы, дуэльные пистолеты явно не позднее восемнадцатого века. Как ни странно, в отличие от Ивана, Бойко относился к холодному оружию, как оно того и заслуживало — холодно. Впрочем, и к «горячему», то есть огнестрельному, тоже. Кровь, раны — нет, это слишком грубо, это для наемных убийц и грабителей с большой дороги, а таковым Владимир Семенович себя не считал. А считал он себя искателем приключений, чем-то вроде авантюристов прошлых веков, корсаров двадцать первого века. Таким, во всяком случае, ему хотелось себя видеть.

— Я понимаю, — начал разговор Оболенский, заметив интерес гостя к оружию. — Для оружия больше подходит кабинет. Как, впрочем и для картин.

Почти все пространство стен над сервантами было увешано небольшими картинами. Горизонтали рамок были выравнены по музейным правилам. Работы были все превосходные, но повесили их очень тесно. Словно Вадим Владимирович и не собирался наслаждаться достоинствами картин, а хотел в любой момент удостовериться, что все работы на месте.

«Нет, Оболенскому далеко до истинных любителей искусства, — решил Бойко. — Такому и голову морочить проще, угрызения совести не будут мучить».

— Может быть, сделать ярче свет? — поинтересовался Вадим Владимирович.

— Нет! — отозвалась Надя. — Здесь так таинственно.

Столовая была погружена в неясный полумрак. Свет исходил из витражных окон со свинцовыми ромбовидными переплетами. Янтарные, карминовые и ультрамариновые пятна смешивались с дрожащим светом свечей, стоявших в серебряных подсвечниках на уставленном блюдами столе. Ярко освещен был только стол, все остальное пространство столовой пряталось в опаловой темноте.

— Прошу садиться, — Оболенский указал гостеприимным жестом на стулья. — Еще раз прошу простить меня за опоздание. Пришлось просматривать некоторые поступившие материалы. Мои редакторы утверждают, что сейчас самое время для опытного издателя, чувствующего культурную атмосферу, открыть серию книг, посвященную оккультным наукам.

— Ах как интересно! — воскликнула Надя. — А это что?

Она указала пальчиком на одно из блюд.

— М-м… Что это? — бросил в темноту Оболенский.