Русская красавица - [36]

Мы разные, хоть и похожи как две капли воды. Не любишь ты мужиков.

— Не люблю, — согласилась Ольга.

— Значит, тебе женщины нравятся? Я, например?

Надя протянула руку, коснулась сосков подруги, начала поглаживать их, водить вокруг них кончиками пальцев, наконец охватила груди ладонями и до боли сжала их. Оля вскрикнула и оттолкнула протянутую к ней руку.

— Женщины мне тоже не нравятся, — словно ничего не произошло, ответила Оля. — А ты… Ты, как мое отражение. По городу проезжала, глазам не верила — везде мои фотографии расклеены. Прямо как сон. Потом дошло, что это же ты, это же тебя решили сделать знаменитостью некоторые длинноносые товарищи — не будем называть фамилии.

— А ты ревнуешь?

— Тьфу на тебя! Глупости. Меня от этого Оболенского тошнит.

— А зря. У него есть несомненный талант. В постели он не имеет себе равных. Уж ты мне поверь, я знаю, что говорю… Когда он в ударе, то придает любовным утехам такой шарм…

— Шарм?! Любовные утехи?! Господи, где ты слов-то таких нахваталась?

— С кем поведешься…

Иван поставил бокал на столик и протер платком вспотевшие ладони. Ему почему-то подумалось о белых пляжах далеких островов, о том, что надо бы навести порядок в квартире — выкинуть к черту все спортивно-туристическое барахло и свить этакое уютное гнездышко, ловушку для ночных бабочек. Чертовы шлюхи! Но фигуры у них!.. А талии! Ах, сучки!.. Совсем стыд потеряли…

— И конечно же, ты считаешь меня шлюхой?

— Не мне тебя судить, — пожала плечами Оля. — Ты ищешь счастья и многим жертвуешь ради его достижения. Это я понимаю. Мне и самой приходится… Н-да… Но думаю, не следует заходить в своем самопожертвовании слишком далеко…

Надя рассмеялась. Иван замер. Тело девушки лучилось свежестью. Она скрестила руки за головой, и ее груди поднялись вверх, соски торчали в разные стороны. Ивану невольно вспомнился случай, когда во время предвыборной президентской кампании студентки Новосибирска вывесили плакаты, на которых было написано: «Девки! Отдадим наши голоса и тела Явлинскому!»… Вдруг он услышал, что девушки заговорили о нем самом.

— Иногда ты похожа на Ивана, — подавив смех, сказала Надя. — Для него все женщины — шлюхи и потаскухи. Он глуп и мелочен. Кстати, знаешь, Вадим показал мне книжку, старую такую, слова с твердыми знаками на конце… Так в ней было написано, что моховой — это маленький дух зеленого или бурого цвета, живет во мху и наказывает тех, кто собирает ягоды в неурочное время.

— Быстрее бы он нас отпустил, — буркнула Оля. — А-то все мучает да мучает. Сегодня хотела в город смотать — не пустил. Козел! Так и врезала бы! Нет, не люблю я мужиков.

— А любила когда-нибудь?

— Когда-то, давно. Он был самый добрый.

— Он тебя бросил?

— Нет. Его убили… Ах, оставь! Радуйся, что вокруг тебя мужики вьются как пчелы. Не злишься, что Бойко тебя в постель к Оболенскому толкнул?

— Никто меня в постель не толкал! Владимир Семенович был даже против. Хотя ему женщины — до лампочки. Лишь бы выполняли его указания. Он только деньги любит. Странный тип. И что ему нужно от Вадима?..

— Деньги, что же еще. Глупая ты. Наивная.

— А Вадиму нравится моя наивность. Он такой милый.

— Милый женатый потаскун.

— Его жена больна… Навсегда. А меня он любит. Он сам этого не знает, а я вижу — любит. Вижу также и то, что ему нравится секс, особенно когда он приправлен легким налетом насилия. Почему бы мне не пойти навстречу его желаниям?!

— Почему бы и нет, — безразлично поддакнула Оля.

— Сегодня утром предложил переехать к нему. Чтобы видеть меня каждый день. Хочет, чтобы я жила в его доме на положении… любовницы, что ли.

— Наложницы…

— Какая разница! Все женщины живут или на положении любовницы, или на положении рабыни. Зато не каждой предлагают весь мир.

— А что говорит Бойко?

— Он не знает. И вообще…

Надя замолчала, прикусила пухлую нижнюю губку, словно по наивности и доверчивости чуть не выдала страшный секрет.

— Ну, что в рот воды набрала?! — подтолкнула ее Ольга.

И Надя все рассказала своей подруге.

Та сидела в шезлонге, строгая, невозмутимая, щурилась от солнца, а Надя говорила и говорила без умолку. Она была не в силах остановиться, потому что ей нужно было поделиться с кем-то этой своей тайной, разделить предвкушение скорой радости, а рассказать все она могла только Оле. Она была ее богиней и царицей. Даже больше — она была для Нади как старшая сестра, с которой можно было говорить о чем угодно, говорить свободно, не таясь. Ведь сестра никогда не отстранится, не отгородится угрюмым молчанием, предоставив самой разбираться со своими трудностями. Надя верила, что Оля всегда поможет, делом или советом, потому что она сильнее, потому что она знает о жизни все. За ней как за каменной стеной.

— Ты пока ничего никому не говори… — лихорадочно шептала девушка. — Уйду я от Бойко. Скоро. Давай со мной! Жалко расставаться. Мы с тобой как сестры. Вадим не будет против. О деньгах не думай. Он богатейший человек. Один из самых богатых людей в стране. И он очень умен. И он доверяет мне. Поэтому позволяет делать все, что я хочу.

— И ты пользуешься этим? — с интересом спросила Оля.

— А что в этом такого?