Русская контрразведка в 1905-1917 годах - шпиономания и реальные проблемы - [9]

В России эти общества действовали нелегально. Власти, естественно, знали о них, но не могли доказать факт их существования на территории империи, а следовательно, выдвинуть против организаторов обвинение в шпионаже. Помимо "Тоадо Бункай" и "Урадзиво Киорюминкай Косоку", на территории Российской империи существовали десятки мелких безымянных японских обществ. По мнению жандармов, "в каждом городе, где есть японцы, имеется местное японское общество, членами которого состоят все подданные Японии, проживающие в данном городе". Членство в таком обществе для японца было не правом, а обязанностью. Попытка уклониться сразу влекла за собой вмешательство японского консула и, после принудительного возвращения на родину, суровое наказание{52}.

Все члены подобного "землячества" обязаны были регулярно делать взносы в общую кассу. В 1911 г. для японской колонии в Чите расклад был следующим: купцы выкладывали ежемесячно по 5 рублей, содержатели парикмахерских и прачечных - 3 рубля, публичные женщины - 50 копеек. Штаб Приамурского военного округа располагал сведениями о том, что все председатели местных обществ назначались японским Генштабом из чиновников, окончивших полный курс школы иностранных языков в Токио, где помимо русского языка они "изучали юридические дисциплины, необходимые для выполнения обязанностей консульской службы".

О степени вовлеченности в шпионаж членов японских колоний русские власти могли судить лишь по косвенным признакам. 15 октября 1907 года русский вице-консул в Маньчжурии доносил: "японское правительство придает огромное значение своей разведке... В последнее время объявлено, что все молодые люди, подлежащие призыву на действительную военную службу и проживающие в пределах Российской империи, освобождаются от воинской повинности... Оборотная сторона этого мероприятия та, что, освобождая своих подданных от воинской службы, японское правительство намерено потребовать от них другой службы государству, делая из них шпионов"{53}.

Начальник жандармского полицейского управления Уссурийской железной дороги полковник Щербатов, ссылаясь на донесение своего "очень важного" агента, в октябре 1910 г., убеждал Департамент полиции в том, что 80% живущих в Приморье японцев "принадлежат к бывшим военным и почти все они ведут разведку, смотря по своим способностям и роду занятий"{54}.

Японская разведка также пыталась опереться на корейскую диаспору в России. Под эгидой Японии возникли корейские общества "Ильтинхой" и "Чжионсей".

До 1907 года, по данным русских военных, Япония имела на континенте только один разведцентр, руководивший сбором информации в Азиатской России консульство во Владивостоке. После потери Россией южной части КВЖД и раздела Маньчжурии на русскую и японскую сферы влияния, у японской разведки появилась возможность создать целую сеть новых центров, обеспечивавших управление агентурой в Приморье и Сибири с нейтральной территории.

При японском консульстве на станции Куанченцзы (на границе сфер влияния двух держав в Маньчжурии) действовало тайное разведывательное "бюро" под командованием подполковника Генштаба Морита. Официально он занимал должность начальника консульского конвоя. По наблюдениям агентов русского вице-консула, Морита "ежедневно получал десятки писем из Читы, Иркутска, Благовещенска и других городов Сибири и 53-Дальнего Востока"{55}. Русский вице-консул доносил чрезвычайному посланнику России в Пекине: "...разведывательное бюро в Куанченцзы заключает в себе сборный пункт всех сведений, присылаемых японскими разведчиками как из Северной Маньчжурии, так из Сибири и Приамурья"{56}.

Отделения центрального бюро были созданы в Мукдене, Харбине, Цицикаре, Гирине и других северокитайских городах. Для более глубокого изучения Сибири в военном отношении японский Генштаб сформировал специальный военно-исследовательский отдел при управлении Южно-Маньчжурской железной дороги. В отделе работало более 200 постоянных сотрудников, владевших китайским и русским языками{57}.

Японцев, по мнению ГУГШ, интересовали не только вопросы количества, качества вооружения русских войск, но и "настроение нижних чинов", отношение их к офицерам, образ жизни последних. Командование армейских частей в Восточной Сибири и Приморье относилось к японскому шпионажу как к неизбежному злу. С ним боролись как умели, но постоянно должны были исходить из предположения, что от японцев нельзя скрыть ни перемены в дислокации, ни во внутренней жизни войск. Штаб Приамурского военного округа так и докладывал в Петербург: " ... установлено, что близ береговых батарей, военных стрельбищ, при занятиях обучению сигнализации и т. п. непременно где-либо поблизости находится японский соглядатай"{58}.

В качестве одного из источников информации о деятельности иностранных разведок в России ГУГШ использовало прессу. Каждая заметка, появившаяся в крупных российских или зарубежных газетах, посвященная шпионажу, тщательно проверялась. Все лица, упомянутые в подобных публикациях, согласно правилам регистрации, установленным в 1909 году Особым делопроизводством ГУГШ, немедленно включались в число подозреваемых. В разведотделениях окружных штабов и ГУГШ на них заводили особые карточки. Карточки, составленные на основании газетных публикаций, всегда содержали "указание на источник", т. е. название печатного органа и "пояснительные даты". Несмотря на то, что в угоду вкусам и настроениям публики газеты нередко печатали заведомо недостоверную информацию, ради минутной сенсации раздували ничтожные события до колоссальных размеров, ГУГШ серьезно относилось к любой информации и требовало того же от окружных штабов. Газетные публикации не подвергались предварительной военной цензуре в мирное время, а случайно оказавшиеся в распоряжении репортеров факты могли иметь большую ценность, хотя шанс получить таким путем важную информацию был невелик, военные все же стремились его не упустить.