Русская история. Авторская концепция против официальной мифологии - [41]
…Не успел закончиться Норильск, как в августе 1953 года в районе Воркуты поднялось новое, еще более мощное восстание. Протест был хорошо организован, точнее, самоорганизован, правда, точные сведения о нем получить довольно сложно, в школьных учебниках об этом пока не пишут. И даже у А. И. Солженицына, когда он работал над «Архипелагом…», сведений о восстаниях в Норильске и Воркуте не было. Однако мне повезло, я слушал и запомнил выступление одного из руководителей воркутинцев Игоря Доброштана, человека с непростой биографией, с которым общался на первой конференции «Мемориала» в Москве в октябре 1989 года. В сочетании с другими источниками вырисовывается следующая картина восстания.
Ядро сопротивления составили заключенные-власовцы, действовавшие сообща с украинскими патриотами-антисоветчиками. Такой союз оказался не по зубам ни лагерной администрации, ни ворам в законе. Тайно изготовив колющие предметы, заключенные первой бригады напали на охрану, уничтожили ее и завладели оружием вохровцев. Одна за другой были освобождены поочередно выходившие на работу все шесть лагерных бригад… Актив повстанцев принял решение двигаться на Воркуту, чтобы захватить находящуюся там мощную городскую радиостанцию и обратиться к стране и миру. По дороге 10 тысяч зэков при поддержке перешедшего на их сторону бывшего начальника зоны освободили еще несколько лагерей. Посланные на перехват отряды МВД остановить многотысячную колонну уже не могли, да и не очень рвались. (По некоторым сведениям, правда, по сей день недостаточно документированным, итоговая численность повстанцев доходила до нескольких десятков тысяч человек.) Направленные против вчерашних узников танки завязли в тундре. И только военной авиации удалось подавить восставших, когда бунтари находились уже в 20 километрах от шахтерского центра. К этому времени вся воркутинская номенклатура бежала или была эвакуирована из города.
Нетрудно понять, что Никите Хрущеву, своевременно получавшему соответствующую информацию от чекистов, было от чего впасть в отчаяние. Машина власти и репрессий разваливалась прямо на глазах. Становилось понятно: еще одно-два восстания, и режим рухнет. Ни ВОХРы, ни тайга, ни кремлевские стены партийцев не спасут. И власти пришлось срочно остановить машину репрессий – прекратились аресты, ряд лагерных строек был спешно остановлен и брошен, начался панический роспуск и демонтаж ГУЛАГа. Такой процесс разворачивался уже с лета – осени 1953 года.
Историческое значение восстаний, руководимых Грицяком, Доброштаном и их товарищами, состояло не просто в роспуске Воркутинской и Норильской зон ГУЛАГа. Революция узников вынудила режим пойти на демонтаж всей системы лагерного террора, создававшейся с ноября 1917 года…Ко времени открытия XX съезда, когда номенклатуре впервые предложили осудить сталинские преступления, сохраняя неприкосновенным имя Ленина, большинство политзаключенных уже находилось на свободе.
Здесь нужно сделать небольшое уточнение. Первую постсталинскую амнистию объявил и провел Л. Берия. Но Берия выпустил на свободу не политических узников, а уголовников (все политзаключенные оставались в лагерях). В результате в городах страны произошла вспышка бандитизма. Реальная цель сталинского последователя состояла не в демократизации общественных отношений, а в том, чтобы, ссылаясь на подскочившую криминальную опасность, добиться увеличения бюджета МВД. Однако в действительности, вовсе того не желая, Берия привел в движение всю тоталитарную систему концлагерей. Видя происходящее рядом с ними, политзаключенные смогли организовать свой собственный массовый протест, сломавший сталинский режим.
Отступление.
А. Солженицын как-то написал: если автор откровенничает и признается в каких-то личных слабостях и ошибках, он обязательно наталкивается на циничного читателя, который начинает с удовольствием автора высмеивать. С классиком трудно не согласиться, но его мысли хочется продолжить. Кто-то посмеется, но кто-то и прислушается… Признаюсь, не раз и не два, когда я писал что-то, на мой взгляд, новое и разрушающее мифы, в голове возникал страх: а вдруг со мной что-то случится и я не допишу, или другой вариант – написать-то напишу, но из-за этого текста у меня, мягко говоря, возникнут проблемы. Но, кажется, только дважды у меня появлялся страх не за себя, не за то, что я пишу, а за то, что я читаю. Один раз так было с книгой Не крича и Геллера «Утопия у власти», мне привезли ее из-за рубежа в мрачные годы застоя. Другой раз – когда я с большим опозданием, уже в наши годы читал рассказ Варлама Шаламова «Последний бой…». Видимо, настроения автора и читателя попали в резонанс… Может быть, Варлам Тихонович думал тогда и о Воркутинском протесте, его повествование начинается и несколько раз возвращается к пониманию масштаба, в котором следует видеть описываемые события… Очень советую.
