Русская армия на чужбине. Драма военной эмиграции 1920—1945 гг. - [18]
Технические части, а также прибывшие в мае 1923 г. «последние галлиполийцы» были заняты на разнообразных работах. Из 1300 прибывших галлиполийцев 300 были сразу отправлены в Венгрию, а 100 студентов – в Чехословакию.
В 1923 г. Главное командование продолжало выплачивать субсидии эмигрантам. С 1 сентября 1923 г. их размер в Королевстве СХС составлял: 500 и 350 динаров пенсионерам, в зависимости от категории; инвалиды 1-го разряда (100 % потеря трудоспособности) – 500 динаров, инвалиды с потерей трудоспособности 75–99 % – 350 динаров, нетрудоспособные – 250 динаров, члены семей – 100 динаров. В Королевстве СХС и Болгарии субсидиями пользовалось 25 пенсионеров, 800 инвалидов и нетрудоспособных, 2000 членов семей[118].
В Бизерте численность Русской эскадры сильно сократилась, к январю 1923 г. в ее составе осталось лишь 387 человек (96 офицеров и 191 матрос и унтер-офицер)[119]. Более 3000 человек выехало на работы во Францию, еще около 1500 перешло на положение беженцев и осталось на работах в Тунисе. Несмотря ни на что, в типографии Морского корпуса продолжалось издание «Морского сборника». Французы все сильнее вмешивались в жизнь эскадры: требовали сокращения штатов и реквизировали корабли. 1 января 1923 г. в связи с требованием французов распустить Морской корпус последний был переименован в Сиротский дом. С 1 апреля 1923 г. штат эскадры уменьшился до 274 человек. В тяжелейших условиях командование эскадры продолжало бороться за ее существование, но наметившееся советско-французское сближение должно было рано или поздно прекратить это.
В ряде стран, несмотря на приезд большого числа бывших военнослужащих, офицерские организации находились в зачаточном состоянии. В Чехословакии с 1919 г. существовал Союз русских офицеров, но активизация русской жизни началась лишь по приезде студентов-галлиполийцев. В 1923 г. в Чехословакию также прибыло 1000 донских казаков с Балкан, все они были определены на земледельческие работы и вскоре образовали казачьи станицы[120]. Тогда же на работы в Грецию отправилось 3000 донцов и кубанцев.
В Великобритании, Италии, Дании и Норвегии существовали небольшие русские общины. В Лондоне был организован Союз офицеров. В Риме продолжал существовать небольшой Союз взаимопомощи русских офицеров во главе с капитаном 1-го ранга Деном. В Копенгагене существовал Офицерский союз взаимопомощи под руководством генерал-майора С. Н. Потоцкого, не проявлявший особой активности. В Норвегии к концу 1922 г. находилось лишь 100 русских эмигрантов, из них военнослужащими были 28 офицеров (от прапорщика до генерала), 2 унтер-офицера и рядовой[121]. Как и везде, в Норвегии были серьезные проблемы с трудоустройством эмигрантов, усугублявшиеся незнанием норвежского языка. Поэтому бывшие военнослужащие брались за любую работу: так, генерал-лейтенант М. Ф. Квецинский (бывший начальник штаба главнокомандующего Северным фронтом) до своей смерти работал на пивном заводе в Лиллехаммере.
В Бельгии имелась небольшая русская диаспора. В Брюсселе существовали два одноименных союза офицеров, одним руководил генерал Махов, другим – генерал-майор Р. В. Споров. Также был организован отдел Галлиполийского общества во главе с пожилым полковником Худорожковым. В Льеже имелись Союз офицеров и небольшая группа галлиполийцев. С помощью Натальи Лавровны Корниловой в Бельгию на работы прибыло 75 корниловцев. Из них 25 устроились работать на шахты в Монтенье. Директор шахт г-н Шлосс, приветствуя прибывших, заявил, «что они будут рабочими только во время работы в шахтах, в остальное же время они для него русские офицеры и лучшие друзья»[122]. Из-за благоприятного отношения управляющего русским был предоставлен отдельный трехэтажный дом с кухней и столовой на первом этаже. Каждый прибывший получил пружинную кровать с матрацем, подушку, 2 простыни, 2 одеяла. В доме была отдельная умывальная комната с горячей водой и отдельная комната для больных. Работникам было выдано 2 рабочих костюма, 2 пары белья, 2 полотенца и ботинки. За форменную одежду удерживалось 10 франков в неделю. Работа была разнообразная, в 3 смены (1 ночная), на глубине 850 м. На поверхности имелись душ и раздевалка. Заработная плата была 20 франков в день.
Нам известно меню русского рабочего на шахте Монтенье: утром – кружка кофе с молоком и бутерброд (белый хлеб с маслом), бралось в шахту – 2 литра кофе и 4 бутерброда с маслом. Обед – два мясных блюда и пиво. Ужин из 2 блюд. За это питание вычиталось 7,5 франка в день. Основной проблемой для прибывших было плохое знание французского языка.
В ноябре 1924 г. наиболее крупные группы корниловцев на территории Бельгии находились в городах Монтенье – 46 человек и в Лувьере – 32 человека[123].
К январю 1925 г., по данным французского МВД, в стране находилось 2 854 214 иностранцев, из них русских – 91 500 человек[124]. К сожалению, удельный вес военных среди них нам неизвестен.
Несмотря на усилия руководства РОВСа, направленные на адаптацию солдат и офицеров к гражданской жизни, значительное число рядовых участников Гражданской войны так и не смогли найти себя в мирной жизни. Путь этих людей лежал во французский Иностранный легион. Еще в лагерях французы побуждали русских солдат и офицеров вступать в легион, пользуясь при этом незнанием беженцев об атмосфере, царящей в подразделении. Несмотря на то что условия службы в легионе были невыносимы, русских в нем служило достаточно много. Один из современников писал о службе в легионе: «…не страх голода и холода толкал их туда. Голода и холода русский офицер не боялся. Но зато он боялся нищеты и «дна». Голод и холод в рядах полка, в траншеях и походах его не страшили, голод и холод на дне, среди человеческих подонков его ужасали»
