Русалочка: книга-игра - [3]

Старуха вильнула хвостом!

– Ладно уж, баламут! Иди глянь на свое сокровище. А праздновать – это в парк, в парк, от дворцовых окон подальше! – и засеменила к дворцовой пристройке.

Нептун подмигнул приближенным, уморительно копируя неуклюжую няньку:

– Айда, ребята!

Но тут же окликнул ее:

– Эй, старуха, куда ты нас тащишь?

И в самом деле, миновав палаты, Секлеста приоткрыла дверцу в половину роста взрослого сома в деревянную резную беседку.

Гости неловко топтались за спиной Нептуна, начинали шушукаться. Начало празднеств вышло сумбурным, и многие из рыб поноровистей уже воротили морды. Того ли ожидали от морского покровителя. В прошлые годы океан разливался, затопив берега, когда буянил Нептун. А тут не стукни, не крикни. Да старая ведьма шипит:

– Куда? Куда? Тут и так тесно! – и раскидывает руки, загораживая вход в беседку.

Гости заходили по двое, по трое. Заглядывали в жемчужную колыбельку, где ворочалось розовое существо. Проговаривали положенное и, оставив подарки, тихонько уступали место другим.

Нептун, пристроившись на низком мраморном табурете, умиленно кивал гостям головой, не сводя глаз с новорожденной.

– Ручки мои и глазки мои, – растроганно шептал морской повелитель. – И носик точь в точь, как у меня!

Секлеста не выдержала:

– Что ты, ирод! Куда это на девичье личико эдакую картофелину?!

Но даже спорить у Нептуна не было охоты.

Поток желающих втиснуться в маленькую беседку измельчал, потом и вовсе иссяк.

Музыканты умолкли. Морской народец разочарованно расплывался по домам.

Младенец поморщился и пискнул.

– А что так тихо? – оторвался Нептун от умиленного созерцания дочери.

Маленькая Русалочка перекочевала на руки к бабке и блаженно умолкла.

– Ступай! Ступай! – Секлеста кивнула на дверь.

Нептун, чуть перебирая хвостом, выскользнул из беседки. Точно так же миновал двор. Встряхнулся. Кликнул грума. Приближенные зашевелились, повинуясь знакам Нептуна.

И лишь достаточно удалившись от дворца, морской владыка с облегчением выдохнул:

– Ну их к черту, бабье царство! Давай, ребята, ко мне. Хоть по-холостяцки, да ни одной старухи!

Морской народец, кто пеший, кто верхом, тронулся следом за Нептуном и свитой взбодренный. И по ту сторону морей, и по эту славился Нептун щедрым и веселым нравом.

Дворец Нептуна отделяло от палат жены и дочерей полдня пути. Так настоял сам повелитель еще в пору жениховства, а царица ему не противилась. Буйство мужа, кровавые охоты и пиры приводили царицу в трепет, и когда одна за другой пошли дочки, каждой из них царь возводил дворец – коралловый, мраморный или жемчужный, смотря по тому, в какую пору года дочь родилась. Мечтал царь когда-нибудь построить янтарный дворец, точную копию своего. Но сына морскому владыке боги пока не даровали.

Нептун приглушил вздох, исподлобья окинул взглядом спутников не угадал ли кто-то его мысли. И нарочито весело рявкнул:

– Что примолкли, холодные души? А ну, запевай!

Запели, кто в охотку, кто поневоле. Грянул нестройный хор голосов. Дружней заработали плавниками морские кони – впереди медово светился дворец Нептуна.

До дворца, где жила царица с младенцем, еще целых два дня доносились выстрелы пушек, а вода над головой окрашивалась радугой фейерверков. Русалочка от грохота вздрагивала, но не просыпалась.

Праздник гулял по морскому царству, волнами накатываясь на Голубой замок фей. Брызги веселья доносились и до черной изгороди логова морской ведьмы, разбиваясь о неприступные стены. И если в Голубом замке две старшие сестры терпеливо ждали, пока нарядится и прихорошится молоденькая фея, то кто знает, о чем думает ведьма в своем приземистом, точно прижатом к морскому дну жилище?

Феи, получившие приглашение Нептуна, могли не торопиться – праздник будет длиться неделю. А о ведьме Нептун забыл. Кто в радостный день хочет помнить о неприятном? К феям же каждую четверть часа посылали с напоминанием гонцов.

Голубой замок фей с любопытством наблюдал за своими обитательницами. Замок любил всех трех сестер, но особенно благоволил к младшей, Айе. Правда, заботу проявлял по-своему, любил подшучивать и дразнить. То запрячет заколку для волос, так что Айя и прислужницы сбиваются с ног, отыскивая ее. То, когда Айя, нагруженная подносом с кофе и сухариками, проходит в дверь, шевельнет паркетиной – и споткнувшаяся фея оказывается на полу, вся в крошках и кофейных потеках.

Айя, впрочем, платила замку тем же: в самую слякоть затеет красить стены – смотришь, стена пузырится, краска отслаивается. Замок бушует, хлопая ставнями. Или за завтраком, катая хлебный мякиш и поглядывая по сторонам, начнет рассуждать, что вовсе ни к чему на троих такие хоромы: и сыро, и не протопишь, как следует.

– Заведем себе домик, – мечтала Айя. – Три комнаты, кухонька. Вишни в палисаднике.

– Будем сидеть у самовара и пить чай из блюдец! – подхватывали, хихикая, сестры, но в открытую пикировку Айи и замка не вмешивались – себе дороже.

Вот и в день рождения царской дочери в Голубом замке стоял ужасающий грохот и тарарам. Айя во всеуслышание уже в двадцатый раз объявляла, что, если ее муфта с голубой шелковой каймой не отыщется, она подожжет замок с четырех углов.