Русалка и гламурный пират - [75]

Кирилл — это не Ерш. С ним надо поаккуратнее. Он — парень чувствительный и деликатный. Ему я обычно не грублю и в ответ на невинный вопрос не огрызаюсь. С ним я, кажется, становлюсь лучше…

— Ты черная, как шоколадка, — продолжил светскую беседу Кирилл.

Кажется, это комплимент. Надо ответить, как подобает воспитанной барышне.

— Спасибо.

— А все загораешь…

— Да нет, загорать я не люблю. Лежать на пляже скучно.

Кирилл посмотрел на меня как-то странно. С недоверием, что ли?

— Ну, мне пора. Меня мама ждет.

Все прошло хорошо, надо испариться, пока я не ляпнула лишнего и не выкинула чего-нибудь чудесного, в моем стиле.

— Может, как-нибудь встретимся, сходим куда-нибудь? — внезапно выпалил Кирилл.

Его щеки, до этого момента достаточно бледные, приобрели оттенок нераскрывшегося розового бутона. Похоже, он волнуется…

— Давай, — согласилась я.

— На Цветочном бульваре открыли новую кофейню. Говорят, там очень вкусные чизкейки.

— Обожаю чизкейки!

— Я помню.

Лицо Кирилла вернулось к своему первоначальному цвету, а я вернулась к прерванному маршруту.

Только дома, в ванной, я поняла, почему Кирилл смотрел на меня так странно и не поверил моему утверждению, что я не люблю загорать. На моей левой щеке, которую во время сна на пляже я использовала как подушку, явственно отпечатался узор из мелкой морской гальки. Камни, на которых распласталось мое нежное лицо, имели разнообразную причудливую форму, и узор получился очень красивым, авангардным. Хоть сейчас на выставку. Ну вот. А я думала, что сегодня не опозорилась перед Кириллом.

Мама с дедом наколдовали вкуснейший обед из восьми, кажется, блюд. Я так поняла, они увлеклись и устроили что-то вроде кулинарного батла. Мой желудок стонал и жаловался, но я все равно запихивала в него медальоны из лосося, суфле из шпината, нечто поджаристое из говядины и зеленого лука, рулетики с курицей и чем-то красно-желтым…

— Ну, — спрашивала мама, — как тебе суфле?

— Тает во рту, — ответствовала я.

Мама с довольной улыбкой поглядывала на меня и с превосходством — на деда.

— А жюльен разве не тает? — с вкрадчивой интонацией встревал дед.

— О, да, жульен восхитителен! А кто из них жюльен?

Дед громко фыркал и вертел в руках полотенце.

Потом я пробовала медальоны, стонала от удовольствия, и дед расплывался в довольной улыбке. А мама пыталась подсунуть мне десерт…

— Хотите узнать, кто победил? — спросила я, когда почувствовала: еще немного, и жюльены с крутонами полезут у меня из ушей.

Мои любимые повара навострили уши.

— Дружба! — громко провозгласила я. — Вы оба — мечта всех обжор и гурманов. Лучшим было все!

Мама рассмеялась, дед задрал подбородок с видом победителя… Как я их обоих люблю!

Звонок Ерша застал меня за серьезными сомнениями в собственной адекватности. Я вспоминала вчерашнюю ночь, свою пробежку, Аркадия, мелькнувшего за кустами, и думала: «А был ли мальчик?». В смысле, не померещилось ли мне все это? А, может, вообще приснилось? Может, я вовсе никуда не бегала?

Мои сомнения были настолько серьезны, что я пошла в ванную, открыла стиральную машинку и извлекла из нее топ, шорты и майку. Раз они лежат здесь, значит, я все-таки бегала. Я помню, как, вернувшись, перед тем, как принять холодный душ, отправила все в стирку. Но то, что пробежка была, вовсе не означает, что Аркадий был тоже. Как раз он вполне мог мне померещиться. Возможно, подсознание сыграло со мной злую шутку: я думала о нем, я оказалась в том месте, где в прошлый раз встретила кого-то на него похожего… и вуаля! Мое воображение снова его там нарисовало.

Главным аргументом против реальности произошедшего был факт, значение которого я почему-то не осознала раньше: настоящий Аркадий не курит. А этот фантом курил. Причем с таким видом, как будто наслаждается этой вредной привычкой уже не один год. И еще один аргумент: эта картинка, которую я видела и которая отпечаталась в моем мозгу, была какой-то ненастоящей. Желтый фон, темный силуэт, резкий профиль, рука с дымящейся сигаретой… Какой-то постановочный кадр! И автор этой постановки — мое подсознание. Зачем оно прилепило Аркадию сигарету? Вот уж не знаю. Видимо, вопрос курения, в связи с дедом, вертелся где-то в мыслях, и оно его нечаянно зацепило. Придя к этому выводу, я почувствовала некоторое удовлетворение. Прекрасно, Ватсон! Все очень логично. Не зря я в свое время увлеклась психоанализом и перелопатила гору литературы по этому вопросу. Я представляю, как работает подсознание… А если нет?

Был Аркадий в кустах или не был? Реальны мои воспоминания, или мне пора к доктору? Кстати, о докторах. Ерш. У него, кажется, было желание побеседовать со мной о моем состоянии. Может, он уже видит выраженные шизоидные симптомы, которых я пока не замечаю? Интересно…

Как будто прочитав мои мысли на расстоянии, Андрей Евгеньевич позвонил в этот самый момент. То есть сначала я не знала, что это он — номер незнакомый, у меня в телефонной книге его нет. Но по первым же звукам голоса я опознала своего приятеля, в последнее время удивляющего меня новыми гранями личности.

— Как дела? — поинтересовался Ерш, — как самочувствие?

— Пульс и давление в норме, — отрапортовала я. — Пациент скорее жив, чем мертв. С чем пожаловали, дорогой доктор?