Русалка - [38]

— Мой господин, представляю, как сильно вы ее любили и как сильно болит ваше сердце. Но, милорд, если Женевьева была… сумасшедшей, то…

— Сумасшедшей! — выкрикнул Уорик, трепеща от ярости. — Никогда! Скорее, гонимой каким-то злым роком!

Он ударил рукой по столу, сметая на пол листы бумаги, перья и чернильницу, и неожиданно вскочил на ноги, так что Ондайн откинулась, назад. Четхэм смотрел на нее невидящим взглядом.

— Женевьева не была сумасшедшей! — отрезал он.

Ондайн поднялась с неспешным достоинством и посмотрела на графа с такой холодностью, что тот тут же пожалел о неумной вспышке. Он приблизился и хотел коснуться ее, но девушка отпрянула, как будто увидела дракона или волка. Шепча неистовые проклятия, Уорик большими шагами пересек комнату и прильнул к темному окну.

— Ондайн, — проговорил он наконец. Затем еще раз удивленно повторил ее имя: — Ондайн… Иди спать. — И добавил тихо: — Прости меня.

Ондайн выдержала паузу. Послышался шорох юбок, и Уорик, обернувшись в последний момент, поймал взглядом гордый профиль с высоко поднятым подбородком, величественную осанку. Она как будто действительно была рождена титулованной дамой, а не стала ею по прихоти судьбы, спасаясь от смерти.

Дверь затворилась. Вспышка вожделения снова полоснула его, как лезвием. Проклиная все на свете, Уорик подошел к низкому шкафчику, рывком открыл дверцу и пошарил внутри, нащупывая бутылку. Затем он отхлебнул из горлышка огненную жидкость и, несколько успокоившись, вздохнул, отставил бутылку и сел в кресло. Тысяча чертей побери всех браконьеров и конокрадов!

Уорик с грустью посмотрел на учиненный им разор, встал и начал не спеша приводить в порядок бумаги и письменные принадлежности. Скоро придет Юстин. И разрази его гром, если он позволит брату нарушать его семейный покой!

Ондайн наконец осталась в одиночестве и собиралась лечь в постель, когда внизу снова раздался стук лошадиных копыт. Она подбежала к окну и осторожно отогнула край драпировки.

Это был Уорик верхом на исполинском жеребце. Элегантный и мужественный, в своей темно-фиолетовой шляпе и черной накидке, он скакал, слившись с лошадью в единое целое.

Он опять направлялся на запад. «Наверняка к любимой женщине», — подумала Ондайн, страдая от… ревности! Нет, ему нельзя доверять. Он растоптал все, во что она верила! Она злилась то на него, то на себя, не в силах справиться с бурей чувств в сердце.

В конце концов она отошла от окна, скинула платье и надела ночную рубашку, которую Лотти заботливо оставила на кровати. Ондайн задула лампу и свернулась калачиком под одеялом. Но не заснула. Она мечтала о нем, вспоминала его прикосновения и изнывала от сладкой боли и страстного желания испытать это снова.

Дура, мысленно ругала она себя. Он хозяин положения и мастер обольщения. Как часто он развратничал, совсем не заботясь об очередной соблазненной им жертве? Но с ней такие штуки не пройдут. Она уверена в себе, горда и рассержена и не станет легкой добычей…

Тишина. Эта ночь прошла, как и предыдущая. Ондайн бодрствовала до тех пор, пока не услышала тихое поскрипывание двери в покоях Уорика и не убедилась, что он вернулся.

В последующие дни в доме установилось зыбкое перемирие. Уорик, похоже, избегал встреч с Ондайн.

Тем временем Лотти освоила утреннюю церемонию купания и трапезы, а графиня прогуливалась по поместью, знакомясь с принципами его управления.

Ей представили штат слуг. Однажды утром Матильда собрала всех на лестничной площадке третьего этажа в знак уважения к хозяйке дома. Ондайн ласково и дружелюбно поприветствовала каждого.

Дел по дому было хоть отбавляй. Множество часов провела графиня в обществе садовников — Старого Тима и Молодого Тима, — выбирая цветы для комнат, обеденного зала и церкви, которая перестала ей казаться юдолью слез, когда на алтарь поставили розы.

В библиотеке Ондайн нашла изрядное количество книг, пригодных для чтения, в музыкальной комнате стояли клавикорды и арфа. С Уориком она виделась только за обедом. Он держался безукоризненно вежливо и бесконечно равнодушно. Всегда очаровательный Юстин вносил оживление в их общество, так что по крайней мере со стороны их трио казалось вполне счастливым.

Каждый вечер заканчивался одинаково: Уорик молча отводил Ондайн в ее комнату, она сдержанно желала ему спокойной ночи и запирала дверь на засов. Трижды за пять дней он выезжал по ночам. Две ночи он провел дома, и тогда из его комнаты до рассвета доносился звук шагов, мерящих комнату.

На пятый день жизни в поместье Ондайн приступила к задуманным переменам. Слуги беспрекословно повиновались ее приказам. Все шло как по маслу до тех пор, пока на сцене не появилась Матильда, ведя за собой раздраженного Уорика. Экономка не хотела ничего менять, но Уорик встал на сторону Ондайн.

— Леди Ондайн теперь здесь хозяйка, Матильда. Она имеет право устраиваться так, как сочтет нужным. Мне нет до этого дела, — сказал он и оставил женщин.

Ондайн понимала переживания Матильды, но и пользоваться вещами Женевьевы не могла. Вспомнив покойную графиню, Матильда заплакала, а Ондайн стала ее успокаивать. Женщины обнялись и наконец примирились друг с другом.