Русь залесская - [43]

- Урагш! - скомандовал отряду Сагир-хан.

Десятник и два других ордынца, ведя на поводу захромавших лошадей, сначала поспевали за верховыми, потом начали отставать… Тут-то и налетели на них Петрухины молодцы, мигом прикончили - и в чащобу. И снова пробирается Петруха с ватагой в стороне от дороги.

А Левша с Серёгой и Васяткой шли тем временем впереди ордынского отряда, сыпали ежей, рубили завалы, ставили самострелы. Страх овладел ордынцами. Где враг и где эти урусы? Они невидимы, а отряд тает на глазах…

Гаврила идёт рядом с Петрухой, раздирает руками колючие ветки, уговаривает:

- Давай нападём на Сагира, уйдёт ещё…

Петруха посмеивается.

- Куда ему уйти, что вперёд, что взад нет пути. А ты погоди. Вот скоро у Сагирки совсем никого не останется, мы его живым помаем.

Сагир-хан метался зверем. Уйти нельзя, кони наскакивают на ежей. Ехать надо не торопясь, приглядываясь к дороге. Пока расчищают завалы, одного-трёх воинов убивают русские самострелы. Напасть бы на урусов, да попробуй разыщи их в лесу, где каждый куст уруса прячет…

Приближалась ночь. Дрожь пробирала хана. Он знал, что теперь засветло из лесу не выбраться. У него осталось не больше десятка воинов. Только бы выбраться, ускакать… А потом вернуться сюда с воинами, выгнать из Москвы урусов, пусть рубят эти страшные леса, жгут и сами горят в огне.

Дорогу опять перекрыла засека, засвистели стрелы. Ордынцы закрылись щитами, ударили наугад ответно. Из-за сосен навалились на них бородатые, страшные во гневе мужики, заработали шестопёрами и рогатинами.

Сагир-хан выхватил саблю, занёс над чернобородым мужиком. Тот закричал:

- Вот когда я до тебя добрался, Сагирка! - и выставил рогатину.

Конь взвился на дыбы, сабля, не задев мужика, описала полукруг. Сагир снова замахнулся, но Гаврила опередил его. Острие рогатины, пробив кольчугу, вонзилось в грудь.

Одноглазый баскак Сагир-хан так и не вернулся в Орду.

Глава 4

С КНЯЗЕМ В ОРДУ. В НЕВОЛЕ.

ТАК ПОВЕЛЕЛ ХАН УЗБЕК.

Тёмная южная ночь. В степи пахнет чабрецом и полынью, звонко стрекочут кузнечики, с хрустом пощипывают траву стреноженные кони. Положив под голову седло, Данилка разбросался на шелковистом ковыле, дремлет. От земли тянет свежей прохладой, густым травяным настоем, и ему, Данилке, приятно.

Уже два месяца, как он дружинник московского князя. Рад этому Данилка, большой почёт княжескому воину. Вот ныне едет он в охранной дружине с Иваном Даниловичем в Орду.

Калите пришлась по душе Данилкина сила, приблизил он к себе парня, доверил везти княжеский стяг. Данилка доволен. Едет он позади князя, а над его головой на древке стяг раскачивается. Иногда Данилка поднимет голову, взглянет На червлёное поле и белого вышитого коня, и сердце распирает радость.

А ещё заметил он, как при виде московского стяга теплеет у людей взгляд. И думал Данилка, что неспроста это. Вот и его приютила Москва, нашла место…

Данилке почудился топот копыт. Он открыл глаза, приподнялся. Темнеет княжеский шатёр, словно изваяния застыли рядом с ним два воина. Тускло блестят их доспехи. Тёплый воздух волнами набежал на Данилку, обмыл лицо. Проехал конный дозор, и всё стихло. Данилка снова положил голову на седло, повернулся на бок, заснул…

На рассвете, в ожидании солнца, степь ненадолго смолкает… Но вот забелело небо, заалел восток. Радостно вскрикнула пробудившаяся перепёлка, вспорхнул и затрепетал в воздухе маленький жаворонок, и над степью полилась его звонкая песня.

Данилка пробудился, долго слушал. Княжеский воин Лука, Данилкин ровесник, с плутоватыми маслеными глазами прошептал сам себе:

- Гляди как заливается!

Данилка задумчиво произнёс:

- А в нашем селе на рассвете соловьи трели выводили, красота!

Отогнув полог шатра, вышел Иван Данилович, зорким взглядом окинув степь. До Данилки донеслось:

- Переправляться через Итиль в обед будем.

Воевода Фёдор Акинфич что-то ответил. Данилка не расслышал. Князь громко возразил:

- Константин нынче не в счёт. Ему у Узбека веры всё одно не будет. Чай, Александр брат ему, а тот у царя в ослушниках ходит.

Солнце выкатилось большим огненным шаром, ослепительно брызнуло сразу над всей степью. Данилка зажмурился от яркого света, а Лука подставил солнцу спину, довольно мурлыкал.

- Люблю ужо, как все жилы прогревает.

Данилка добродушно рассмеялся:

- Ты, Лука, словно дед, кости греешь…

Тот хмыкнул.

- А можа, я и есмь дед.

Мимо с недовольным лицом прошёл дворский. Он пробурчал себе:

- И что ордынцы в этой степи хорошего узрели? Даже огня развести нечем. Чем людей кормить буду?

Лука, кивнув на дворского, сказал:

- Хитрит Борис Михалыч. Ныне, вестимо, на нашем брюхе княжеский харч надумал поберечь, а чтоб не роптали, на бездровье валит.

- А татары что жгут? - спросил Данилка.

- Конский да овечий помет собирают и сушат. Хорошо горит, сам видел.

Немного полежали молча, потом Данилка сказал:

- А и впрямь дворский нас не покормит в завтрак, придётся до обеда пояс потуже затянуть.

Лука хитро прищурился:

- Нас на мякине не проведёшь. Я Бориса Михалыча насквозь вижу. Я ещё вчерась уразумел, что он в хитрость ударился. Он, бывало, завсегда с вечера велит обозникам дров разгрузить да наколоть, а вчерась промолчал. Я и смекнул. Такое уж с ним было не единожды.