Русь. Том II - [45]

В то время как директивы немецкого командования были ясны, чётки и определённы на каждый день, русское командование в своём управлении не спускалось ниже общих идей, не ставило армиям частных задач, а потому и не следило за их выполнением. Над всеми соображениями ставки довлела одна мысль: как бы союзники не подумали, что русские недостаточно оценили их самоотверженность и мало проявляют героизма. Когда ставка отдавала свой приказ о наступлении, положение французов не внушало никаких опасений: бельгийцы до 5 августа задержали наступление немцев, и Самсонов за это время мог бы подтянуть свои резервы. Но верховному командованию показалось перед союзниками неудобным затягивать наступление.

Ещё одним препятствием было враждебное отношение между командующими Первой и Второй армиями, начавшееся уже во время Японской войны, когда Ренненкампф отказался пойти на помощь Самсонову, и тот после этого имел с ним крупный разговор на вокзале в присутствии чинов штаба.

После сражения при Гумбинене командующий Восьмой немецкой армией Притвиц, опасаясь быть отрезанным армией Самсонова, отдал приказ отступить к Висле вопреки победным реляциям Франсуа.

Так как Ренненкампф наступал медленно, а после Гумбинена и совсем застрял, то Гинденбург, сменивший нерешительного Притвица, поставил своей задачей разбить Вторую армию Самсонова, пока она не соединилась с Первой, оставив лишь небольшой заслон против надвигавшейся Первой армии.

XXXIV

Корпуса Второй армии, с неустроенным тылом и не обеспеченные продовольствием, стягивались к границе.

Тринадцатый корпус под командой генерала Клюева выступал из Белостока. На площади стоял галдеж. Солдаты растерянно толклись у хлебных магазинов и кричали.

Командир корпуса в сопровождении адъютантов вышел из штаба.

— В чём дело? — произнёс он.

— Хлеба не хватило, ваше превосходительство, — сказал ординарец, поручик Никифоров, вытягиваясь и прикладывая руку к козырьку. — Полковник Двигубский обещал выдать и… нет, — сказал он, разведя руками.

Генерал посмотрел на него.

— Чёрт знает что! И почему нас прикрепили к интенданту Шестого корпуса, а не к интенданту штаба армии? — спросил генерал, с недоумением повертываясь к стоявшим около него офицерам штаба, как бы ожидая, кто ответит.

Но никто ничего не ответил.

Через час передовые колонны корпуса уже выступали, поднимая мелкую песчаную пыль по улицам городка, застроенным двухэтажными и одноэтажными домиками.

Солдаты бежали к своим частям, на ходу жуя полученный хлеб и сухари уже из неприкосновенного запаса.

Генерал молча смотрел на эти жующие рты. На его лице было выражение безнадёжного презрения к тем условиям, в которых приходится выступать.

Солдаты, став в ряды, при приближении ротного командира испуганно перестали жевать и, замерши, стояли с полным ртом и опущенными руками.

Город остался позади. Впереди расстилались по обеим сторонам дороги поля с не убранным ещё хлебом, на горизонте синели леса. Дорога то поднималась в гору по растолчённому песку, то спускалась в лощины, где было прохладнее и пахло речной сыростью.

Первая колонна беспорядочно растянулась вёрст на пять. Люди, измотанные перед выступлением охранной службой, раскисли от жары и шли вразброд. В промежутках между колоннами гнали коров, ехали повозки, глухо громыхали по песчаной дороге орудия. Солдаты один за другим присаживались на кромке дороги, снимали разопревшие на ногах сапоги и шли, неся их в руках и размахивая ими, как кадилом.

Шедший стороной дороги румяный солдат с расстёгнутым воротом посмотрел на коров, потом по сторонам и сказал:

— Вон, корма хорошие, тут бы остановиться, скотинку нагулять, к зиме резать бы можно было.

Шагавший рядом с ним чёрный худощавый солдат, похожий на цыгана, только молча посмотрел по сторонам и ничего не сказал.

Шедший тоже стороной дороги маленький прапорщик в пыльных сапогах иногда забегал вперёд и, повернувшись лицом назад, отступая перед колонной, махал правой рукой сверху вниз, точно отрубая ею что-то, и в отчаянии командовал:

— Левой! Левой!

Но все шли как попало.

— Куда уж тут «левой», — сказал чёрный солдат, — тут дай бог хоть сразу обеими идти.

— Пройдёшь часов пять по такой жаре и пыли — тут левую от правой не отличишь, — отозвался другой.

Когда шли лесом, августовское солнце бросало резкие утренние тени от деревьев на сырую ещё от росы траву у дороги, веяло лесной прохладой, солдаты вдыхали полной грудью свежий лесной воздух и какой-то знакомый запах грибной гнили.

Вдруг сзади пробежала по расстроенным рядам волна какого-то беспокойства. Офицеры, шедшие стороной, поспешно подбежали ближе к колонне и, застёгивая ворота гимнастёрок, кинулись упорядочивать движение.

Сзади показались две машины, оставляя за собой длинную нерасходящуюся полосу пыли вдоль дороги. Это ехал по линии движения корпуса корпусный командир со своим штабом.

Солдаты со скатанными на груди шинелями, разутые, продолжали идти по-прежнему, изредка оглядываясь на ходу и торопливо перепрыгивая, попадали в ногу, равняясь по своему соседу.

Был передан приказ командующего продолжать поход.

Машины остановились.

К ним подскакал на лошади командир полка, взяв под козырёк.