Русь расстеленная - [8]

В таких ситуациях она всегда хрипела, как сиамская кошка.

— А чего вы хотели? Клиенты заплатили. Все путем.

Девочки не стали даже принимать душ, наскоро обмылись и умылись и стали натягивать свои изодранные вещички.

— А меня? — зло прошипела обвисшая в наручниках на двери голая Таня Ким.

Боня склонился над заснувшим сидя у стены самым молодым чеченцем в тюбетейке и с опаской похлопал его по щеке. Тот медленно раскрыл красиво очерченные миндалевидные глаза и сонно спросил:

— Чего надо?

— Извиняюсь, ключик бы от наручников, хозяин.

— На телефоне, — буркнул тот и, не поднимаясь с пола, снова заснул.

Потом неожиданно открыл глаза и спросил на удивление трезвым голосом:

— Ты воровать пришел?

— Как вы могли подумать, хозяин!

— Из–под земли достану… — пробубнил чеченец и уронил голову на грудь.

Воровать их профессия не позволяет, но вот сгрести со стола конфеты и фрукты — святое дело. Зелма первым делом набила лакомствами полиэтиленовый пакет для малышки и тетки. Девочки злобно ахали и охали, рассматривая свою изодранную одежду. Выручил их покровитель. У Бони всегда на этот случай в сумке с собой были пакетики с колготками, лифчиками и трусиками — специфика работы сутенера.

— Подбери со стола еще парочку бананов для вахтерши в общаге, — усталым голосом сказала Таня Ким.

Боня послушно кивнул.

***

Заспанный швейцар безо всяких эмоций и расспросов выпроводил их из дверей. Дежурного в холле уже не было. Вместе с Бониными девочками из гостиницы выпорхнули еще какие–то ночные визитерши, перед которыми сразу остановилась машина с предупредительно распахнутыми дверцами.

Девочек, вышедших с Боней, снаружи никто не ожидал. Ветер сразу бесстыдно распахнул полы коротеньких шубеек на девочках, обнажив под ними рванные после трудовой ночи лохмотья подолов, и растрепал прически, наведенные на скорую руку. У входа в гостиницу «Комета» теперь стояли не прежние королевы, а какие–то растрепанные курицы.

На парковке перед гостиницей машины Али тоже не оказалось. Боня занервничал. Явный непорядок — они всегда возвращаются с работы с большими деньгами. В этот момент их–то как раз и перехватывают известные ловкачи, которые специализируются именно на этом промысле.

Какие–то темные тени пугающе оживились в стоявшей на пустынной автобусной остановке «Волге», но как раз в это время на парковку зарулила «Тойота» Алика.

— Ты раньше не мог приехать? — взъелась на него Таня Ким. — Нам с утра на практику.

— Какая практика, э? Завтра суббота.

— Все равно мог бы и в машине посидеть, чем башлять на случайных пассажирах, — поддержала подругу Зелма. — Нам и так сегодня все кости переломали.

— Э, Прошмандовка, как ты мине надоела! Не нравится — берите такси. Мало денег получили, э?

— Стихни! — прошипела Зелма. — Я тетке звоню узнать про температуру у моей малой.

— Ничего пока не получили, — сказала Африка и скривилась от боли, расправляя помятое клиентами тело на сиденье. — Боня, стервец, давай раскошеливайся.

— По приезду с каждой рассчитаюсь, — осторожно предложил Боня и для начала протянул Африке коньяк в плоской бутылке. — На–ка вот расслабься, после таких скачек, говорят, помогает.

— Нет уж, ты нам легко потом мозги запудришь, когда нас в теплой машине разморит, — ответила Африка, прихлебывая коньяк. — Ты нам сейчас отдай, пока мы зубатые и все вместе.

Боня полез за деньгами.

— Триста, — напомнила Таня Ким, забирая бутылку с коньяком у Африки. — Алик свидетель — по триста.

— Двести, я уже раньше сказал. Алику тысяча, Сэму пятьсот, что мне тогда останется? — взмолился Боня.

— А ты в следующий раз задницу свою под клиента подставь, чтоб знал, как деньги достаются, — съязвила Таня, по маленьким глоточкам отхлебывая коньяк.

— А я чо? Я ничо, девочки… Я всю понимаю, работа трудная. Только нигде вам больше так много не заработать. Я тоже иду на траты. Вон бельишко вам новое подкинул вместо разорванного… Тетке Прошмандовкиной платить надо?

— Спецовку ты так и так обязан выдавать по трудовому соглашению. И не забудь тампоны и гигиенические прокладки, как обещался. А тетка… не за что ей платить, с ней водкой можно рассчитаться, — зевнула Африка, показав фиолетовые десны.

— А ты вообще молчи, ты сегодня на себя только по двое принимала, а мы с Танькой всякий раз троих претерпевали, — взъелась на подругу Зелма, перенимая фляжку с коньяком у Тани.

— Ладно, не базарьте, без Прошмандовкиной тетки нам тоже трудно. Она на телефоне сидит, заказы добывает, — утихомирил их Боня.

Девочки устало замолчали. Боня отсчитал Зелме три бумажки по сотне.

— Довольна, молодая мама? — спросил он, оглядывая ее с головы до ног.

Она была в распахнутой кроличьей шубке. На легком черном платье на грудях отчетливо проступали пятна от молока.

— Во черти! Так надавили, что и молоко пошло.

— Ай, сколько той жизни! — махнул рукой Боня и сунул ей четвертую сотенную бумажку.

— А мы что под солярием с Танькой загорали? — взвилась на месте Африка.

Боня еще раз махнул рукой, чисто по–цыгански почесал правой рукой за левым ухом и выдал каждой по четыреста долларов. Потом вырвал у Зелмы фляжку, где на самом дне плескались остатки коньяка.