Русь неодолимая. Меж крестом и оберегом - [23]

Базилевс тронул коня, вельможи потянулись за ним. Когда Василий удалился, товарищи по оружию окружили Никиту, загомонили кто с завистью, кто с дружелюбием:

– Ишь ты, не успел ступить на ромейскую землю, а уже обласкан царем.

– Иные базилевса близко не видели, а тебя он словом одарил.

– И не только словом. Гляди, целую номисму ему вручил. Нам за нее почти месяц служить надо.

– Везет молодцу. С таким везением далеко пойдет.

Никита говорунов и завистников успокоил:

– Сегодня эта номисма превратится в вино. Кто хочет посмотреть, как это случится, приходите вечером в «Золотой вепрь». Угощаю всех!

Одобрительное многоголосье всколыхнуло воздух.

* * *

Желающих угоститься задаром оказалось немало. Когда Никита и Гилли вошли в таверну, она была заполнена до отказа. Радостный гул голосов встретил их вместе с запахом специй, жареного мяса, кислого вина и мужского пота. Несмотря на многолюдность, места для виновника торжества и его друга нашлись сразу. Об этом позаботился Бакуня. Вятич стащил со скамьи пьяного до беспамятства здоровяка ромея, притулил в углу.

– Свинье за столом с людьми сидеть негоже. – Гилли и Никите указал на скамью: – Садитесь, браты, на вас двоих места хватит, у этого грека зад широк.

Никита и Гилли сели. Сутулый суховатый полочанин из-за соседнего стола подковырнул вятича:

– Эх, Бакуня, пьяного ромея ты быстро одолел, а вот юнца не смог.

Ему бы разозлиться, полезть в драку, вызвать шутника на поединок, но вятич не таков, добрая у него душа. Ощерился, подмигнул Никите:

– Ты смотри: за соседний стол сел, а ведь и здесь поспел.

Полочанин не смолчал:

– На то и имя мне дано Стрига, чтобы везде поспевать.

И тот и другой крещеные, Бакуня был назван Авксентием, а Стрига – Петром, только по сию пору носили они имена-прозвища, к коим привыкли и коими называли их соратники. Вятич отмахнулся:

– Ты, Стрига, все смеешься, а силушки моей не ведаешь. Я ведь в вятских лесах безоружным медведя на сосну загонял. Волков голыми руками душил.

– Тебе врать что лыко драть, – выкрикнул полочанин, – не зря тебя Бакуней нарекли, врун-говорун ты знатный, о том нам давно ведомо.

Бакуня с ответом не замедлил:

– Кому врать, а кому и рот разевать.

– Словом ты, Бакуня, силен, а сможешь ли меня на кулачках одолеть? – Стрига поднялся из-за стола, задорно подмигивая соседям, засучил до локтей рукава.

Бакуня вызов принял:

– Будем биться до той поры, пока спина пола коснется.

Стрига с условием Бакуни согласился. Сдвинули столы, освободили середину помещения. Бойцы встали друг против друга. Бакуня, разгоняя перед схваткой кровь, похлопал себя по плечам и груди, потопал ногами и лишь после этого встал в стойку, выставил перед собой кулаки. Стрига переминался с ноги на ногу, будто пританцовывал, руки повисли плетьми. Не поднял он рук и с началом боя. Бакуня ударил справа, Стрига увернулся. Уклонился полочанин и от удара слева, сам ответил тычком в грудь. Жесткий удар остановил Бакуню, вятич попятился. Правая рука Стриги, до поры висевшая плетью, теперь дубиной устремилась к голове вятича. Бакуня пригнулся и одновременно стал разворачиваться к противнику спиной. Кулак пролетел над головой вятича. Стрига решил накинуться на Бакуню сзади, но тот уже успел развернуться к нему лицом. Нога вятича подсекла ногу полочанина. Стрига не удержался и с грохотом упал спиной на деревянный пол таверны. Бакуня подошел к поверженному противнику, подал руку. Стрига поднялся, обнял сотоварища и тут же подначил:

– А Никитку ты все же не одолел.

Бакуня дружески похлопал Стригу по спине.

– Не знаете вы, что я поддался Никите намеренно, потому как ведал о том, что кесарь-царь подарит ему номисму и мы ныне ее пропьем.

В словах Бакуни была доля правды. Успел-таки Гилли шепнуть вятичу перед поединком, чтобы не сильно усердствовал. Только правда и в том, что забылся Бакуня, увлекся боем безмерно, потому и уступил молодому бойцу.

– Не иначе ты прозорливцем стал? – не унимался Стрига.

– Почему стал? С малых лет у меня дар этот.

– Ежели ты прозорливец, так скажи, что нас ожидает?

– И скажу!

Таверна загудела:

– Да! Молви! Не томи!

Стрига усмехался:

– Вот простяки, Бакуне поверили. Ему брехать не привыкать.

Бакуня встал, поднял руки, призывая к тишине, подождал, пока все успокоятся, закатил глаза, громко изрек:

– Вижу! Ждет нас в новом походе слава и добыча! – Сбросив с себя личину ясновидца, весело добавил: – За то и выпьем! Никита, давай номисму, гулять будем!

Одобрительные возгласы и смех наполнили таверну.

И гуляли. Никита тянуть не стал, вскоре монета перекочевала в мошну хозяина заведения и превратилась в кувшины вина и закуски. К номисме Никиты добавились монеты других наемников. Пили за базилевса, за Никиту, за удачу.

На следующий день изменчивая удача от Никиты отвернулась. Утром Гилли узнал, что недалеко от гирла Днепра затонул корабль купца, с которым он отправил весть матери в Киев. Никите с помощью варяга пришлось искать новую возможность сообщить родственникам о своем пребывании в Царьграде. Очередное посещение дома Прокопия Кратоса, у церкви Святого Лаврентия, тоже оказалось напрасным: хозяин в Константинополе появлялся редко и ныне пребывал в Эфесе, а оттуда должен был отправиться в Мелитену, и узнать что-либо о судьбе брата Никите не удалось. Через день многочисленное войско базилевса стройными колоннами прошагало по Мессе, главной и самой длинной улице города, и, минуя Адрианопольские ворота, отправилось на покорение болгарских земель.