Русь на Мурмане - [5]

— Теперь они не оставят тебя, пока не добьются твоего униженья. А тот, который поклялся тебя убить...

— Ты кто? — Митроха ощутил смутный страх. — Я тебя не видел там.

Лицо чужака едва проступало из сумерек. Но голос был незнаком.

— Тебе нужна сторожа. Они могут прознать о том знаке, который ты носишь на себе, и отберут. Ты один слаб против них.

— Какой знак? — Отрок отодвинулся от незнакомца, внушавшего тревогу.

Чужак был в длиннополой однорядке и шапке-тафье. Из-подо лба остро выступал нос, похожий на клюв.

— Есть много людей, которые хотели бы им владеть. Но он твой, и тебе нужна защита. А знаешь, почему он — твой?

— Почему?

Митроха решил на время оставить подозрительность и послушать странные словеса. Теперь человек уже не казался опасным. Он был похож на фрязина, то ли на сурожского купца, или на обоих сразу. Говорят, великий князь иногда дозволял фрязям-латинянам ездить по полночным землям Руси ради каких-то государевых дел.

— Потому что ты — знатный воин. Но пока не ведаешь о том.

— Ведаю! — невольно вырвалось у Митрохи.

— Тем лучше. С годами ты станешь вожаком. Твоя кровь и твой дух дают тебе древнее право на это. Но сейчас ты нуждаешься в охранителях. Иначе вместе со знаком можешь лишиться всего. Я знаю, ты осторожен и бережешься. Никого к себе не допускаешь... не заводишь пустых и глупых дружб. Не доверяешь ни дядьке, ни холопам. Не показываешь никому... Но какая-нибудь дурная случайность... Ты понимаешь меня?

Митроха вдруг осознал, что они уже не стоят на вершине крутояра, а давно шагают тесным проулком меж дворов.

— Ну... понимаю.

А в голове металась пойманной птицей нелепая мысль: откуда чужаку все это известно? И хотелось выпустить ее из клетки, чтоб улетела прочь.

— Я могу помочь тебе. Я и мои братья.

— Как это?

Мальчишка недоуменно озирался: куда они идут?

— Тебе нужно взять нас к себе на службу. Мы будем служить верно до тех пор, пока сам будешь этого хотеть. Ты должен лишь сказать: беру тебя и братьев твоих в службу, Равк.

Пока Митроха переваривал в уме диковинное предложение и режущее слух имя, они вышли к воротам дома, где стоял постоем дядька Иван Никитич. Было тихо и пустынно, даже псы, бесившиеся в городе по весне, не брехали.

Ворота отчего-то стояли незапертыми, одна створка была полуотворена. Равк остановился под скатной кровлей ворот и поманил к себе отрока. Митроха медлил. Он испугался, что чужак сам хочет украсть у него вещь, о которой говорил. Откуда он знает про нее?! А если он не один? Про каких-то братьев болтает... Из груди уже готов был вырваться крик: на дворе должен быть кто-то из служильцев или челяди, услышат, выбегут, спугнут татей.

Незнакомец внезапно сам ушел за створку ворот. Митроха приблизился и толкнул ее, отворив сильнее. Заглянул во двор. Никого. Горят окна, из поварни доносятся сытные запахи.

Он вернулся на улицу. Прислонился спиной к тыну, стоял, раздумывая. Краем глаза заметил светлую приближающуюся фигуру. Рука потянулась к засапожнику.

— Фу ты, напугал! Онька! Ты?.. Чего молчишь-то?

Как будто впрямь Онька — дуркует по уговору, живописует юрода. Без порток, замотанный будто бы в простынь, с голой грудью. И босой. На апрельской-то стылой земле.

— Ты что, дурак?

— Я Иванушка.

И голос был вовсе не Онькин. Митрохе опять стало страшно. Но про нож он забыл.

Босоногий подошел. Лицо теперь было хорошо видно — молодое, безусое. Он внимательно заглянул в глаза Митрохе, отчего тому стало вовсе неуютно.

— Не верь им, — попросил Иванушка. — Обманут.

— Никому я не верю, — пробормотал отрок, испытывая горячее желание задать стрекача.

— Хочешь к Студеному морю?

Митроху не удивил вопрос.

— Хочу.

— Назад не вернешься.

— Погибну? — Душа затрепетала.

— Не-ет. Вернуться не сможешь. Они не пустят. Вот это, — Иванушка протянул длань и почти дотронулся до груди отрока, — принадлежит им.

Митроха быстро закрылся рукой.

— Мне! — возразил.

— Значит, ты тоже будешь принадлежать им. — Иванушка помолчал и сказал грустно: — Кровь человечью станешь пить. Много. А от последней чаши устрашишься.

— Я не... не буду... — ошарашенно выдавил Митроха.

Босоногий мучил его. Внутри замутило — представилась чаша, полная крови. К горлу подступила тошнота. Он зажмурился.

— Ступай туда, где стоит полночное солнце. Там твое место.

Митроха сполз вниз по тыну и плюхнулся задом на полоску снега. Запустил пальцы в жесткий режущий наст, зачерпнул горсть и стал до боли, нещадно тереть лоб и щеки. Льдинки царапали кожу, и когда он отнял руку, увидел в ладони снежную кашу с кровью, быстро тающую.

Улица вновь была пуста.

3

Место звалось Орлецы. Двина, не сумев побороть эту препону, обогнула скалистый мыс большим заворотом. Будь это место не в полночных краях, а в низовских, стоять бы ныне на горе великому городу — стражу, воину, господину окрестных земель. Но на холодной малолюдной Двине не над кем было господствовать и не от кого сторожить. Села, погосты раскиданы по берегам редко, градов нет вовсе. Давным-давно, с тех пор и леса здешние полностью обновились, видела эта земля находников-варягов, приплывавших на разбой, видела воинственную чудь, жившую тут. Но от тех и других осталась только смутная память.