Русь и кочевники - [162]

Особенно большой шаг назад сделали «евразийцы» в методологическом отношении: евразийская «школа» отказалась даже от элементов экономического материализма, содержавшихся в работах лучших представителей русской дореволюционной историографии.

Очень сильное влияние на складывание взглядов «евразийцев» оказала книга немецкого философа-идеалиста Освальда Шпенглера «Закат Европы», появившаяся вскоре после Первой мировой войны. Шпенглерианское предсказание неизбежной гибели «европейской цивилизации», его теория «смены культур», релятивизм и философский идеализм лежали в основе исторических взглядов «евразийской школы».

«Евразийцы» отрицали существование объективных законов развития общества. С. Пушкарев утверждал в своих статьях, что «общезначимых законов исторического развития не существует, ибо история имеет дело с явлениями индивидуально-неповторимыми и качественно-своеобразными». Фактором, определявшим развитие исторического процесса, «евразийцы» считали духовное развитие в различных его проявлениях. По утверждению Я. Садовского, «главным двигателем в жизни человечества является этическая область». В связи с этим «евразийцы» придавали религии непомерно, на наш взгляд, большое значение в истории. «Религия есть совесть народа», она «должна дать русскому народу целостную методику жизни», «церковь должна воздействовать на хозяйственную жизнь страны», Московское государство «представляет из себя пример государства, базирующегося на религиозности, вросшей в быт», причем сама мысль об образовании государства «родилась под влиянием и действием объединяющей народ религиозности», — такими высказываниями буквально пестрят сочинения «евразийцев».

Один из теоретиков «евразийского» движения Я. Садовский так формулировал идейно-политические цели «евразийства»: «противопоставление духовной культуры материализму, утверждение религии основой культуры, отстаивание интересов личности против гнета коллектива, нации против нивелировки интернационала» («Евразийский временник», т. 4. Берлин, 1925, стр. 393).

«Евразийская историческая школа» полностью игнорировала не только классовую борьбу, но и само существование классов. Анонимный автор книги «Наследие Чингиз-хана» утверждал, что в своей политике и государственном строительстве Чингиз-хан опирался не на класс, не на национальность, а на «определенный психологический тип людей», которые «честь и высшие принципы» ставили выше страха и жажды благополучия и являлись в силу этого носителями «большой и положительной идеи» (И.Р. Наследие Чингиз-хана… Берлин, 1925, стр. 14, 15).

Об «едином туранском психологическом типе», не связанном никакой классовой или национальной принадлежностью, писал и другой евразийский историк, князь Н.С. Трубецкой.

В соответствии с идеалистическим осмыслением общественной жизни «евразийцы» создали свою собственную схему русского исторического процесса. Полнее всего она была изложена в «Наследии Чингиз-хана». Необходимо отметить, что изложенная в этой книге концепция являлась в значительной мере общей для историков «евразийской школы» и с появлением новых сочинений ее представителей только дополнялась и уточнялась.

Автор (под инициалами И.Р.) «Наследия Чингиз-хана» игнорировал первый период русской истории, историю Киевской Руси. По его мнению, «не только из Киевской Руси не возникла современная Россия, но это было даже и исторически невозможно», так как Киевская Русь являлась «группой княжеств, управлявшихся варяжскими князьями», и была «нежизнеспособна». Смысл русской истории, заявлял автор «Наследия Чингиз-хана», нужно искать в другом направлении — на Востоке: «…вся территория современного СССР некогда составляла часть монгольской империи, основанной великим Чингиз-ханом», и «в исторической перспективе то современное государство, которое можно назвать и Россией, и СССР, есть часть великой монгольской монархии, основанной Чингиз-ханом».

Это произошло потому, продолжал И.Р., что территория России представляет из себя «систему степей» от Тихого океана до устья Дуная и в географическом отношении отличается «и от собственно Европы, и от собственно Азии», являясь «особым материком, особой частью света, которую в отличие от Европы и Азии можно назвать Евразией». Эта «особая часть света» — Евразия в целом, через существование «переходных типов», не только «представляет из себя географически и антропологически единое целое, но ее можно рассматривать даже как «до известной степени самодовлеющую хозяйственную область». В силу такого единства — географического, антропологического и хозяйственного — «государственное объединение Евразии было с самого начала исторической необходимостью», и народ, взявший на себя эту задачу, делал исторически прогрессивное и необходимое дело.

Таким народом, по мнению автора, не могли быть русские, болгары или хазары, ибо «народ, овладевший той или иной речной системой, оказывался хозяином одной определенной части Евразии». Только «система степей», протянувшихся по всей Евразии, связывала ее в единое целое, и «народ, овладевший системой степей, оказывался господином всей Евразии». Таким народом были монголы.