Руны - [98]

Сегодня туман не заполнял ее. Вершины с их обледенелыми зубцами, обширное поле глетчера на заднем плане, нагроможденные кругом камни — все было видно отчетливо, но казалось застывшим, холодным под свинцовым небом однообразного серого цвета. В тот раз порывы ветра, движение облаков и проблески отдельных случайно прорывавшихся солнечных лучей создавали видимость жизни в этой пустыне; сегодня же среди царившего здесь покоя единственными проявлениями жизни были шум потока и грохот водопада у самого глетчера.

Принц и Бернгард замолчали; они испытывали гнетущее чувство, которое навевала эта пустыня. Бернгард подошел к рунному камню и стал смотреть на его выветрившуюся мшистую поверхность. Поведение Зассенбурга казалось ему необъяснимым; он не знал о признании Сильвии и чувствовал, что если разговор и дальше пойдет в том же тоне, то он будет не в силах сохранить самообладание. Он не видел, что злой огонек, тлевший в глазах Альфреда, вдруг разгорелся в яркое пламя и что его пальцы, все еще не отрывавшиеся от курка, зашевелились, в то время как он опять заговорил:

— Вы, кажется, изучаете эти руны, таинственные знаки, которые не могут прочесть глаза смертного? Но, может быть, вы из числа тех посвященных, для которых надпись ясна и понятна и которые читают в ней свою судьбу? Так, по крайней мере, говорит древняя сага.

— Да, так говорит сага, — угрюмо подтвердил Бернгард.

— В таком случае берегитесь! Завещание Тора не приносит счастья. Древний бог грома был суровым мстителем. Он сбросил вниз вершину горы и уничтожил тех, кто изменил ему и покинул его. Он имел право так поступить, и закон мести действует и в наши дни.

— Здесь, на севере, может быть! — Бернгард вспомнил ту минуту, когда вырвал руль из рук Гаральда Торвика. — Здесь есть дикие, необузданные натуры, которые, не задумавшись, поставят на карту даже собственную жизнь и счастье, когда речь идет о том, чтобы погубить врага. Я знаю такие примеры.

Он все еще не оборачивался, иначе заметил бы, что в душе человека, стоявшего в нескольких шагах от него с ружьем в руках и готового спустить курок, происходило что-то ужасное. Этот человек, родившийся в высших кругах общества и всю жизнь связанный с ним образованием и воспитанием, был весь охвачен стихийным порывом, демонической силой, перед которой умолкал рассудок. Его глаза метали молнии; песня гибели и уничтожения звучавшая здесь в шуме бешеного потока, нашла дорогу к его ушам.

— Да, мы, цивилизованные люди, не знаем этого, — сказал он, причем его губы дрогнули как будто злой насмешкой. — Но некоторые из нас тоже поднимаются сюда, в Исдаль, и ищут ответа на свои вопросы в рунах судьбы. Одному они предскажут жизнь, другому — смерть. Никто ведь не знает, насколько он близок к смерти, не правда ли?

— Довольно нам играть комедию друг перед другом! — раздраженно произнес Бернгард. — Почему вы не говорите прямо? Вы знаете, что здесь случилось, иначе я не могу объяснить себе ваши слова. Вам известно место, где умер мой отец.

— Место, где умер Иоахим? — повторил Зассенбург, явно озадаченный. — Я знаю, как он умер, но где?.. Неужели это было здесь, в Исдале?

— Здесь, возле рунного камня; я нашел его в луже крови.

Альфред вздрогнул; рука, державшая ружье, медленно опустилась, и дуло направилось в землю.

— Я сказал вам тогда, что не знаю, где это было, — продолжал Бернгард. — Для меня было мучением говорить об этом, но здесь я не в силах лгать. Да, мой отец прочел смерть в этих рунах и собственной рукой привел в исполнение приговор судьбы.

Зассенбург не отвечал; он отступил на несколько шагов назад, и злое выражение на его лице сменилось ужасом. Он не отрывал взгляда от подножия камня, будто видел там друга своей юности с пулей в сердце; потом ружье выскользнуло из его руки и упало на землю.

Оба молчали; наконец Зассенбург спросил сдавленным голосом:

— Почему вы не сказали мне об этом сразу?

— Я думал, что вы знаете. Как видите, это место имеет для меня особое значение. Я часто бывал здесь и сегодня пришел, чтобы проститься. Теперь я ухожу навстречу жизни, следовательно, надо расстаться с этими местами, напоминающими о смерти. Мой отец был вашим другом, самым любимым, как вы мне говорили, значит, и вы прольете по нем здесь слезу. Прощайте, принц Зассенбург!

Бернгард бросил еще один тяжелый и мрачный взгляд на камень и венок у его подножия, потом наклонил голову, прощаясь, и ушел.

Зассенбург остался один; он все еще стоял на том же месте, и на его лице отражался ужас, когда он тихо произнес:

— Не твой ли голос удержал меня, Иоахим? Отец и сын оба умерли бы на одном месте — это было бы слишком! Так вот где ты нашел желанный покой!

Он медленно подошел к скале, и его взгляд словно впился в выветрившийся камень с таинственными знаками. Кругом по-прежнему бушевала и шумела вода; может быть, это был тоже один из тех роковых часов, когда загадочная надпись вдруг становилась понятной для «посвященных».

Долго, очень долго стоял так принц; наконец он отвернулся, и не то горькая, не то презрительная улыбка появилась на его губах.

— Второй несчастный случай на охоте в Исдале, — пробормотал он, как бы отвечая говорившему в его душе голосу. — Никто не поверит. Я не хочу, чтобы вы считали меня трусом, не хочу, чтобы вы судили и рядили обо мне; найдется и другой путь.