Руны - [11]

— Мы больше не дети.

— Нет, не дети, — его янтарные глаза потемнели, и в моей голове зародилась безумная идея. — Поцелуй меня.

Он нахмурился:

— Зачем?

— Я прошу тебя поцеловать меня, а ты спрашиваешь зачем?

Он усмехнулся:

— Конечно же. Ты же ничего не делаешь без причины, — его глаза сузились. — Я знаю, что ты делаешь, маленькая, подлая… Ты пытаешься избежать необходимости носить футболку позора.

Иногда он такой невыносимый. Почему мне отчаянно хотелось, чтобы он поцеловал меня?

Но мое желание осталось со мной. Тем не менее, отсутствие у него интереса, причиняло боль. Мы заключили сделку, что, если до нашего семнадцатилетия мы не поцеловались бы с кем-то, я имею в виду серьезный поцелуй с открытым ртом и языком, мы бы одели футболку с надписью: «Семнадцать и не целована». Ему исполнилось семнадцать шесть месяцев назад, и носил футболку без какой-либо доли стыда, потому что он был таким человеком. Смелый и дерзкий, но очаровательный, в отличие от известного соседа. Девушки в школе думали, что это была шутка и останавливали его везде, вне школы, в коридоре, в классе, чтобы поцеловать. Весь процесс начинался очень весело, но довольно скоро начал раздражать.

— Рейн?

— Хорошо, ты подловил меня, я не хочу носить эту дурацкую майку, — я оттолкнула его и, выключив свет, забралась обратно в постель. Я слышала, как он ворочается, пытаясь устроиться поудобнее.

— Если бы я знал, что ты серьезно имеешь это в виду, я бы поцеловал тебя, — сказал он.

— Ой, заткнись, — теперь он ещё и смеялся надо мной.

Очередной отрезок молчания, мне стало интересно, о чем он думает.

— У тебя сегодня какое-то безумное настроение, — произнес он.

Он даже не догадывался.

— Ты помнишь, какой договор мы заключили, когда нам было по десять лет? — спросила я.

— Какой именно? Я сбился со счета после «никаких ночевок», когда у тебя начала расти грудь.

Я захихикала, вспоминая тот разговор.

— Так, почему ты здесь?

— Я не знаю. О каком договоре шла речь?

Мы поклялись всегда обсуждать, что нас беспокоит. Торин беспокоил меня, потому что я не понимала его, но представить себе не могла обсудить это с Эриком.

— Мы договорились подать заявки в одни и те же колледжи, — импровизировала я.

— Не переживай. Мы будем ходить в одну и ту же школу.

Если бы я только могла быть в себе уверенной, как он.

— Я думаю, нам стоит начать выбирать уже сейчас и пойти на досрочное поступление. Что насчёт Брекли или, может быть… Куда ты идёшь? — спросила я, когда он встал.

— Ты видишь это? — он указал на улицу.

В спальне наверху в доме Томрина моргал свет. Три вспышки, пауза, одна, пауза, три. Это был сигнал, мы с Эриком придумали его и использовали, когда один из нас хотел поговорить.

— Откуда он знает наш сигнал?

— Я не знаю, — ответил Эрик раздраженным голосом.

— Подожди, — но Эрик уже пересек комнату. Он открыл окно. Я наблюдала, как он спустился по дереву. А затем увидела силуэт в его старой спальне. Торин. Свет перестал мигать. Секундой позже Торин открыл переднюю дверь внизу и вышел наружу.

Как он мог так быстро двигаться? Или с ним в доме есть еще кто-то? Может быть, родители? Я не могла спуститься по чертову дереву, поэтому наблюдала за ними с балкона. Их голоса были приглушенными, что также добавилось к моему разочарованию.

Через несколько минут Эрик вернулся и встал у подножия дерева:

— Брось мне мои ключи.

Я нахмурилась:

— Зачем?

— Я иду домой. Моя мама позвонила ему.

Я посмотрела на Торина. Он стоял, прислонившись к перилам на крыльце, скрестив руки на груди и направив глаза на Эрика, как будто чтобы удостовериться, что он ушел домой.

— Я спускаюсь.

Эрик покачал головой:

— Нет, Рейн. Ты сломаешь себе что-нибудь.

— Я не буду пользоваться деревом, — я закрыла окно позади меня, схватила его ключи, ботинки и камеру и прокралась по коридору. Из спальни мамы не доносилось ни звука, но она спала довольно чутко. Я нахмурила, ненавидя себя за то, что начала думать о спальне, как о ее комнате, а не их с папой. Внизу я нашла Эрика снаружи у входной двери.

— Что происходит?

— Я не знаю, но мне нужно идти, — он повесил камеру на шею и надел ботинки.

— Почему твои родители позвонили ему, а не мне?

— Потому что они всегда считали, что если меня нет дома, я в старом доме, — он забрал у меня ключи и всего мгновение смотрел на меня сверху вниз. Тишина затягивалась. Я была уверена, что он поцеловал бы, особенно когда его глаза опустились на мои губы. Вместо этого он отступил назад, поднял камеру и нажал на кнопку. Он улыбнулся, когда я нахмурилась. Он еще раз сфотографировал.

— Спокойно ночи, Рейн. Увидимся утром.

Я прошла вниз по подъездной дорожке и смотрела, как он уезжает, затем посмотрела на дом Торина. Он стоял на крыльце, по прежнему прислонившись к перилам, за тем исключением того, что его взгляд был сосредоточен на мне.

Что за игру он вел? Мне хотелось пойти туда и потребовать ответы, но я была слишком зла. Я повернулась, вошла в дом и залезла в постель. Сон ускользал от меня довольно долго, и, когда я наконец уснула, за мной гналось что-то невидимое.

***

Когда я проснулась, до меня долетел запах жареных яиц. Папа. Он часто готовил специальный завтрак к моему дню рождению. Взбудораженная я сбежала вниз, перепрыгивая через две ступеньки. Я остановилась, когда добралась до кухни и увидела маму у плиты, переворачивающей омлет на сковороде. По мне разлилось разочарование.