Руна жизни - [15]

Шрифт
Интервал


— Валерий Альбертович, будьте добры, посмотрите ещё раз дело Швыдкина. Мне кажется, оно не до конца распечатано.


— Я, товарищ генерал, отдал вам всё, что было. Дело заканчивалось последней датой сдачи в архив.


— Хорошо, тогда, пожалуйста, принесите мне подлинник.


— Будет исполнено!


Через час Маканин вошёл в кабинет Чернина с пустыми руками и растерянным взглядом.


— Товарищ генерал, а подлинника, говорят, нет.


— И куда его дели?


— Я в архиве задал тот же вопрос, и мне показали распечатку дел, находящихся в компьютерной базе, где, само собой, есть и дело Швыдкина. А сами подлинники, говорят, подлежат уничтожению, как только они переходят в электронный вид. Что вполне логично для закрых дел, да и по сроку давности…


— Что ж, вполне логично. Только до срока давности ещё далековато, — Чернин подвинул тонкую бумажную папку к краю стола. — Передайте этим компьютерщикам опечатки в деле. Тут и с фамилиями, и с названиями улиц напутали. Куда они смотрят, когда набирают текст? Ведь такие дела всплывают и через пятьдесят лет! Как известно, всё течёт и всё меняется периодически, да так меняется, что даже течёт в обратном направлении. У возраста, Валерий Альбертович, есть одно странное достоинство. Не знаю, как его объясняет медицина, но чем ближе старость, тем больше вспоминаешь из детства. Достаточно знакомого звука, запаха и вдруг, всплывает целый сюжет. Вот мне вспомнился случай, как я лет в пять, стоя с мамой в мясном отделе магазина и разглядывая куски разрубленных частей коров, тушки куриц и кроликов, окончательно разочаровался в человечестве. Мои любимые персонажи из сказок лежали на витрине готовыми к пожиранию! К чему это я? Ах да, о запахе! У каждого дела, коллега, есть запах. Я вот перечитывал дело Швыдкина и вспомнил его запах. Это запах измены. Для меня он ассоциируется с запахом больного человека, разлагающегося при жизни. Это что-то приторное, задохнувшееся и политое забродившим терпким вином. Ладно, простите старика за сентиментальные воспоминания и физиологические метафоры. Продолжаем работать, идите.


Не верилось генералу, что перетряска архива связана с компьютеризацией. Не испытывали особых проблем и при старой технике, и архивный отдел исправно работал. Да и финансовое положение в стране не располагает к лишним затратам. «Если архивы трясут, значит, скоро будут трясти всю страну!», — пришёл к выводу Чернин и решил ещё раз срочно встретиться с Базуновым и продолжить вчерашний разговор.


Идя по коридору, Чернин увидел, как Базунов закрывает свой кабинет, поглядывая на носки новеньких туфель.


— Николай Евгенич, куда это вы на час раньше, да ещё в новых туфлях?


— А, Юрий Нилович! Что-то вы ко мне зачастили. — Базунов взял Чернина под руку и, хитро улыбаясь, повёл к выходу.


— Ты что такой улыбчивый, опохмелился что ли?


— Нет, ещё не успел. Просто я знал, что ты сегодня придёшь.


— И давно ты стал ясновидящим?


— Тут другое, тут закономерность развития событий. Не будем говорить на ходу. У тебя есть план?


— Ну, вчера я как бы у тебя был в гостях, теперь моя очередь пригласить тебя к себе.


— Нилыч, ты не обижайся, но к тебе домой я не пойду. Ведь ты пришёл говорить со мной не о проблеме радикулита. Нам ещё рано попадать с нашими откровенными беседами на магнитофонную катушку.


— Может, ещё вчера я бы тебя и пригласил домой в уверенности, что меня не будут прослушивать, а вот сегодня уже нет. Поэтому предлагаю поехать в Сестрорецк. У меня там живёт брат жены, старый морской волк, у него есть отличный катер с маленькой каютой, нам там хватит места и столик накрыть, и посидеть в уюте. Заодно и воздухом подышим. Сегодня я на своей «Волге».


— Я на катере лет двадцать не катался, отличная идея. А поедем на моей машине, так будет спокойней. У меня полный бак и капремонт недавно сделал.


«Москвич» Базунова сверкал свежей краской цвета фарфорового зуба. На капоте авто под ласковым солнцем лежал чёрный кот с крупной головой и припухшей мордой, по-собачьи вытянув лапы вперёд. Из щелей его зажмуренных глаз сочился зеленый свет блаженства и лени.


— Ты что это, бродяга, на моей машине греешся? — нарочито грозно произнёс Базунов.


Кот потянулся и без сопротивления отдался в руки хозяина «тёплого места».


— Ты, мерзавец! Судя по твоей упитанной морде, ты домашний или прижился в каком-нибудь магазине. Поэтому я не буду лишать тебя хлебного края и с собой не заберу. Брыс-сь!


Кот плавно стёк с рук и, повернув морду в сторону Базунова, подмигнул правым глазом, посмотрев на Чернина, подмигнул левым глазом, затем, поправив свои усы языком, он медленно, с достоинством удалился под арку дома.


— Ну ты посмотри, Нилыч, что эта мистическая тварь умеет!..


«Москвич» Базунова пару раз чихнул и рванул с места, пересекая Литейный в нарушение всех правил.


— Коля, ты нас угробишь!


— Не боись, генерал, я почти сорок лет за рулём. Как там твоя семья? А то вчера за серьёзными беседами и по-человечески не поговорили, — Базунов остановился перед светофором, достал короткую трубку с изящным изгибом и прикурил.


— Ты же сказал, что бросил курить.


— С сегодняшнего утра начал. Пришёл к выводу, что мне суждено умереть не от никотина. Так как семья?


Еще от автора Роман Людвигович Перин
Гильотина для бесов

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Гипноз и мировоззрение

Тайны человеческой психики существовали и будут существовать вечно, как тайны великой вселенной и мироздания. Каждое приближение к разгадке явление такого порядка, всегда порождает новые вопросы…


Рекомендуем почитать
Азарел

Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…


Чабанка

Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.


Рассказы с того света

В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.


Я грустью измеряю жизнь

Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.


Очерки

Телеграмма Про эту книгу Свет без огня Гривенник Плотник Без промаху Каменная печать Воздушный шар Ледоколы Паровозы Микроруки Колизей и зоопарк Тигр на снегу Что, если бы В зоологическом саду У звериных клеток Звери-новоселы Ответ писателя Бориса Житкова Вите Дейкину Правда ли? Ответ писателя Моя надежда.


Наташа и другие рассказы

«Наташа и другие рассказы» — первая книга писателя и режиссера Д. Безмозгиса (1973), иммигрировавшего в возрасте шести лет с семьей из Риги в Канаду, была названа лучшей первой книгой, одной из двадцати пяти лучших книг года и т. д. А по списку «Нью-Йоркера» 2010 года Безмозгис вошел в двадцатку лучших писателей до сорока лет. Критики увидели в Безмозгисе наследника Бабеля, Филипа Рота и Бернарда Маламуда. В этом небольшом сборнике, рассказывающем о том, как нелегко было советским евреям приспосабливаться к жизни в такой непохожей на СССР стране, драма и даже трагедия — в духе его предшественников — соседствуют с комедией.