Румпельштильцхен - [48]

— Он еще не истек.

— А когда он истекает?

— А это вас не касается.

— Если он истек до ее смерти, это меня даже очень касается. Ваша дочь распорядилась передать четверть причитавшейся ей суммы Энтони Кенигу. А это означает, что если деньги уже принадлежали ей, четверть…

— Хотите отобрать все это у меня? — спросил вдруг у меня Миллер, обведя широким жестом бесконечные акры апельсиновых рощ. — Все это, на что я потратил всю жизнь, дожидаясь того времени, когда Викки станет достаточно взрослой, чтобы самой управляться здесь? — он отрицательно помотал головой. — Так знайте же, господин хороший, у вас ничего не выйдет.

— Да я ведь еще не настаиваю, что мистер Кениг уже имеет какие-то права…

— Ах, только еще, да? А когда же, позвольте узнать, мистер Хоуп, когда же вы собираетесь начать на этом настаивать?

— После того, как смогу ознакомиться с трастовым соглашением. И там уже только если…

— Еще чего! Фиг вам! Вам это не удастся.

— Если срок трастового соглашения истек до того, как ваша дочь написала свое завещание…

— Он еще не истек, я уже говорил об этом.

— Или же если условиями соглашения предусмотрено специальное условие, в соответствии с которым ей предоставляется право самой назначать альтернативного бенефициара…

— Ничего подобного там нет.

— Но каким образом я могу убедиться в этом, не имея возможности взглянуть на сам документ?

— Поверьте мне на слово.

— Шутите? Ведь речь идет о четверти суммы капитала и дохода по нему. А всегда должен оставаться на страже интересов своего клиента.

— Ну тогда, мистер Хоуп, идите к черту, потому что мой траст вас не касается, и ничего вы не увидите и не получите.

— У судьи на этот счет может оказаться другая точка зрения.

— Что?

— Имя моего клиента упоминается в завещании как раз в связи с этим вашим трастом. И я могу обратиться в суд с требованием возмещения убытка…

— Ни один суд не возьмется…

— Нет, господин Миллер, все же есть один суд, который примет это дело к производству. И называется он Окружной Суд Калусы, и как раз именно туда я и собираюсь обратиться с заявлением о вынесении решения по поводу обоснованности прав моего клиента в связи с данным трастом. И уж тогда я вручу вам официальный запрос на представление копии трастового соглашения для проведения расследования.

— Все равно ни один суд не позволит вам этого.

— А мне вовсе и не надо испрашивать на то дозволения суда. В силу того, что я исполняю свои непосредственные профессиональные обязанности, я могу сделать данный запрос и самостоятельно.

— Ну что ж, в таком случае, мистер Хоуп, и флаг вам в руки.

— Возможно ваш адвокат, мистер Миллер, не захочет, чтобы я утруждал себя подобным образом. Вы действительно уверены, что для начала вы не желаете сами поговорить с ним?

— Нет уж, сами разговаривайте. Все бумаги по трасту оформлял Дэвид Хейторн из Нового Орлеана. Мы жили там некоторое время. Может быть вам еще и номер его телефона дать или так обойдетесь?

— Я сам разыщу его. Благодарю. Прощайте, мистер Миллер.

В ответ он не произнес ни слова. Двейн Миллер быстро взошел по ступенькам крыльца и скрылся на террасе, с грохотом захлопнув за собой дверь.

Перед тем как уйти из офиса, я поручил Синтии связаться по телефону с редакцией «Геральд-Трибюн» и попросить прислать экземпляр субботнего номера их газеты, того самого, где было опубликована рецензия Джин Ривертон на премьеру Викки. Возвратившись в контору, я нашел газету у себя на столе, она лежала вместе с листком, на котором Синтия записала имена всех тех, кто звонил в мое отсутствие. Я лишь мельком взглянул на этот список, и тут же принялся просматривать оглавление, помещенное на первой полосе газеты. Рецензия была на двенадцатой странице раздела Е. И вот о чем в ней говорилось:

Суинг был моей музыкой.

Я выросла в эпоху биг-бэндов. Мои ноги притопывали в такт ритмам Бенни Гудмана и Чарли Барнета. Душа моя не оставалась равнодушной к мелодиям Глена Миллера и Клода Торнхилла. И сердце мое замирало, когда я слышала, как Гарри Джеймс играл на трубе или Арти Шоу — на своем кларнете. И даже сейчас я все еще могу напеть мотивы песен Чарли Спивака, Глена Грея, Вона Монро, Дюка Эллингтона — и даже Альвино Рея, который играл на электрогитаре еще задолго до того, как «Битлз» подключили свои «струны» к электросети. Что же касается певиц, то я в прямом смысле слова боготворила Хелен О'Коннел и Китти Каллен, Мароу Тайлтон и Конни Хейниз, Бетти Гаттон и ее сестру Мэрион, сестер Эндрюс, сестер Кинг, Дорис Дей, когда она еще выступала вместе с ансамблем «Ле-Браун». Я была влюблена в суинг. Я до сих пор люблю суинг.

Виктория Миллер стала звездой в 1965, когда суинг к тому времени уже «почил в бозе» и уже даже состоялось погребение всей Эпохи Биг-Бэндов. Она сделала себе имя на той музыке, что впоследствии получила название «тяжелого рока» в противовес так называемому «легкому року», имеющему и другое название — «жвачка для ушей», или же в самом недавнем прошлом «панк року». За время своей непродолжительной карьеры Викторией Миллер было записано три альбома и несколько синглов-«сорокопяток». Альбомы разошлись миллионными тиражами, и наибольшую известность снискал самый первый из них — «Безумие». Тогда мисс Миллер пела под аккомпанемент группы «Уит», и стиль их игры, который в конце концов и стал причиной свалившейся на них славы, может быть лучше всего описан как заводной, буйный, яростный — по-настоящему «безумный». Но вчера вечером во время своего премьерного выступления в прекрасном баре «Тропикана» ресторана «Зимний сад», Виктория Миллер решила исполнить многие из тех песен, что прославили Эпоху Биг-Бэндов. Результаты данного эксперимента оказались весьма плачевными.