Румия - [56]

— Серж! — донесся мягкий голос тети Веры. — На кухне завтракать будем?

— Смотри, Верчок, сама, — ответил отец и виновато пояснил Сашке: — Гости придут, понимаешь. Гармонию боится нарушить.

Ни черта Сашка не понимал, что происходило вокруг. Какие-то гости, гармония, Верчок. А особенно это имя — Серж. Никогда никто так не называл отца. Кого они ждали? Гостей или Сашку?

— Ну вот, сейчас мы с тобой по-мужски, — откупоривая бутылку молдавского портвейна, говорил отец. — В ремесленном-то вам не дают этой штуки.

Сашка, глядя на вино, вспомнил далекую хмельную ночь с Цобой. Его сразу начало мутить.

— Нет, папа, я не пью.

— Ну, мужчина! — удивился отец. — Верчок, слышишь? Не пьет наш мужчина. А шампанское? Давай-ка нам, Верчок, шампанского.

— Откроешь бутылку, пропадет, выдохнется.

— Ничего, давай, давай. Не выдохнется. И ты нам поможешь.

Сашка никогда еще не пил шампанского. Шипучее, оказывается, как газированная вода.

Тетя Вера дотронулась губами до бокала и встала.

— Я пойду, Серж, кажется, проснулись.

«Кто там еще проснулся?» — недоумевал Сашка.

Отец тоже встал.

— Идем-ка, Сашок, братишек своих посмотришь.

В голубой плетеной кроватке сидели два малыша. Они были как две капли воды похожи друг на друга. Каждому не больше годика.

— С добрым утром, орлы! — крикнул отец, и Сашка сразу вспомнил эту фразу. Таким же возгласом прежде по утрам отец встречал и Сашку и погибшего брата.

— Как хлопцы, Сашок? Знакомься. Вот это Сашка, а это Женя.

— Наоборот, — улыбнулась тетя Вера. — Всегда ты их путаешь.

— Немудрено. А ты смотри, смотри, Сашок. Вот такой же и ты был, точно такой. Верчок, дай-ка нам альбом.

Сашка смотрел на свою фотографию. И вовсе он не был похож на этих пухленьких, веселых ребятишек. Никогда у Сашки не было таких пышных, курчавых волос.

…К вечеру начали сходиться гости. Это были все больше военные люди. Они шумно здоровались, острили, женщины целовались друг с другом.

Отец встречал гостей в передней и всем тихо шептал что-то о Сашке. Гости подходили к Сашке, знакомились: мужчины — весело и добродушно; женщины робко подавали Сашке пухлые ручки и отходили в сторону. Оттуда они поглядывали на Сашку, перешептывались и вздыхали, смешно поджимая накрашенные ротики.

Сашке хотелось провалиться сквозь землю от всех этих взглядов и вздохов. Скорее бы кончились противные смотрины.

Потом все шумно уселись за стол. Отец посадил рядом с собой Сашку. Он был весел, пил коньяк и быстро хмелел.

— Нет, ты подумай, Егор Кузьмич? — толкал он в бок после каждого тоста тучного подполковника. — Сколько этот ребенок перенес. Скитался, голодал, а чем я, я мог ему помочь?

Отец плакал и сильно тыкал острым пальцем себя в грудь.

Сашке было и жаль отца и стыдно за него. Плачет перед всеми этими…

— Перестань, папа, — тихо сказал он. — Не пропал же я. Учусь, как все.

— Нет, ты послушай, Егор Кузьмич. Он учится. Сам, сам, понял? Без отца пробивает себе дорогу. Без моей помощи. — И отец опять вытирал слезы.

Женщины вздыхали, приговаривали:

— Что война наделала. Что война наделала…

Званый ужин явно не удавался. Все это чувствовали и неловко ерзали на стульях. Скучное веселье кое-как дотянулось часов до десяти. Гости стали расходиться. Провожала их тетя Вера, а отец сидел возле Сашки и целовал сына.

Сашке постелили на диване. В комнате стоял терпкий запах винных паров и табачного дыма.

Сашка открыл окно, сел на подоконник. Внизу, под окнами, шумели каштаны. Где-то в порту переговаривались гудками пароходы. Тоскливо было на душе. Вот такое же чувство было у Сашки и вчера, когда прощался он с Цобой в больничном саду.

Заплакали близнецы. Мягко прошлепала к ним тетя Вера. В соседней комнате похрапывал отец и что-то бормотал во сне.

Никому нет до Сашки дела. В этом доме своя семья, свой уклад, привычки, планы. И близнецы… Здесь все есть для счастья отца. А для Сашки?..

В памяти всплыл небольшой белый домик около городского сада. Дождливый осенний день. Отец в защитного цвета гимнастерке, мать со слезами на побледневших щеках…

Отец наказывал матери не оставаться в Ростове.

— Поедете на Каму, в Чистополь, к тете Ксене. Там как-нибудь проживете, — говорил он перед уходом на фронт.

Долго тащились они с матерью по донецким степям. Люди шли, хмуро опустив головы, несли на плечах самое необходимое, толкали впереди себя тачки. В некоторых из них дремали дети. А те, что постарше, охваченные общей тревогой, молча, понуро шли за родителями.

Однажды беженцы остановились около переправы, пропуская вперед бесконечные колонны войск.

— Воздух!!! — пронзительно закричал кто-то в толпе.

Страшный вой и грохот.

Очнулся Сашка на руках у красноармейца.

— Ну что, отошел, сынок? — заботливо спросил тот, завинчивая флягу.

Вода вернула Сашке сознание.

— Мама… — жалобно позвал он и, рванувшись из рук солдата, побежал по изрытой воронками земле.

У большой свежевырытой могилы на земле лежало несколько странно вытянувшихся тел. В одном из них Сашка узнал мать. И рядом с ней лежал брат Женя.

— Мамочка!..

Но мать молчала. Откинутые руки уже совсем остыли. Черные волосы, испачканные кровью, прилипли к вискам. И у Жени лицо все было в крови, и выражение такое, словно кто-то обидел его. Сашка сел на сухую, жесткую землю и горько заплакал…