Румбо - [50]

— Значит, и для нас там место найдется? — улыбнулся ей Румбо.

Он лежал; она сидела рядом — на столе в Красной Комнате. Люстра была разбита, но подземное тление алых светодиодов на микрофонах, кривящее рожицы на стекле бутылок «боржоми», окутывало стол едва уловимой светлячковой дымкой, в которой Румбо видел как змеекот.

Она склонилась над его членом, изучая языком контуры головки.

Он подал вперед таз.

Она убрала голову.

Улыбнулась, глядя в глаза:

— Чего ты хочешь?

— Тебя! Тебя хочу!

— Что это у вас за желания такие странные, молодой человек? — девушка присела над ним, направляя головку в свои нижние губы, но не вставляя, а лаская ей клитор и у самого входа.

Румбо рванулся навстречу, ухватив за булки — она охнула и зажмурилась — он прижался теснее, упёрся в матку.

Она приоткрыла рот и задвигалась, задавая ритм.

«Хорошая ебля как танец!» — подумал Румбо, который танцевать не умел, зато был не дурак потрахаться.

Сначала плавные покачивания с остановками на поцелуи.

Потом шлепки и соударения с небольшой амплитудой, амортизированные тренированными мускулами.

Затем жестче: глубже и чаще.

…3оино окаменевшее, налитое кровью лицо содрогалось перед ним, глаза обдувал горячий воздух бабьей утробы; раскачивалась черная челка.

Он понял, что она сейчас кончит, и обрадовался, что дотерпел, хотя у самого уже подступало.

Она скакала на нем, надрывно поскуливая, впиваясь в лицо тонкими нервными пальцами. Он ощутил, как 3оина судорога сдавила распертый струною член его…

И, словно волна, неотвратимо заливающая прибрежные скалы, хлынуло…

…Она лежала на нем, всхлипывала и подёргивалась.

Со стороны могло показаться, что она плачет.

Но Румбо знал: от счастья не плачут.

Придорожная трава

Оракул мучается. Чистые трубы. Мы больше не будем думать о грустном. Мы возьмем в руки заступ, возьмем лопату, топоры и кирку. Будем прорубаться в неведомое. Сквозь камень и лёд, сквозь мясо и души. Сталь проложит нам путь.

Потому что это — наш выбор. Потому что мы рождены такими, и с этим уже ничего не поделать: ни вытравить, ни выжечь, не вырезать.

Но кто до конца себя знает? Порою нас уносит в такие дали, что вряд ли лелеешь вернуться. И там, в этом черном омуте неведомого, светят нам чьи-то фары.

Значит — нам туда: педаль в пол, и пусть повезет. А коль повезет, пусть вывезет.

Оракул мучается. Чистые трубы. Коней на переправе не меняют. Это практично. Поменять коней можно где-нибудь в другом, более подходящем для этого месте. Красных коней через одного обменяем на чёрных, а гнедые кобылы пускай идут против зебр. Такой вот неоднозначный табун понесет наши головы к цели. 200 лошадиных сил.

Всадникам приказано оголить торсы и надеть колпаки с бубенцами. В одной руке поводья, в другой — сабля. Этой саблей надо умудриться разрубить врага наскоку. И при этом самому не попасть под чье-нибудь лезвие. Крылатых ракет в те времена не делали, а вот так, по-простому — завсегда пожалуйста.

Были еще всадники с кувалдами, и кареты, груженые доверху трупами. Была пехота упырей с копьями, были боевые гильотины-колесницы, были детишки с топориками и рыцари с бензопилой.

Оракул мучается. Чистые трубы. Не кормят малолетних забулдыг. Смышленый парнишка раздобудет как-нибудь себе на пищу сам. Один украдет, другой стащит, третий выморозит, четвертый — головой заработает.

Голова имеет много применений.

Например, ей можно играть в футбол. В былое время по телевидению показывали как белые парни из ЮАР гоняют по полю голову негра. Но то время прошло, и скоро уже негры начнут забрасывать ваши головы в баскетбольные корзины.

Еще голова сосет. Для этого, как известно, наиболее приспособлен рот. Сложная структура, очень подвижная, плюс щёки… зубы вот только мешают. Но, наловчившись как следует, и их начинаешь использовать. Это кому что нравится, да.

Какие еще применения есть у человеческой головы? Можно сделать из неё пивную кружку или пепельницу. Это кто во что горазд: кто-то любит пиво пенное, а кто-то шишки смолистые. И то и другое бьет в голову.

Еще голову можно приспособить под абажур. Светильник такой, как сейчас принято говорить «готический». Насверлить там отверстий, в отверстия бутылочные стеклышки вставить — залюбуешься.

Голову, в конце концов, можно просто высушить и поставить на рабочий стол в виде экспоната. Коллеги будут подходить и спрашивать:

— Ух ты… это чья?

А ты всякий раз отвечать будешь разное:

— Это Гена Притёртый, мой самый заклятый враг.

— Сам не знаю: купил случайно в подземном переходе.

— Это мой отец. Он погиб (тщательно сдерживаемые рыдания).

— Это брательник мой Жорка. Я его в детстве на даче у бабушки в помидорном парнике изнасиловал, а башку отпилил ножовкой.

— Это так называемый Веселый Покойник: восточная безделушка, напоминающая нам, что ничто не вечно.

— Моя. Сделана на заказ из копченой колбасы и черного перца.

— Это голова чечена, которую папа привез из командировки в Грозный.

Оракул мучается. Чистые трубы. Подмастерьем ты сгодишься на разное. И распорки лыком подвязать, и чешую к оконным стеклам приклеить, и огород вспахать, и детишек заделать.

Последнее, разумеется, приятнее всего: стать осеменителем. Родоначальником породы. Распределить гены по маткам, так сказать. Размножиться в поколениях. Также думают бараны и племенные быки, когда природа зовет на случку. А Бурёнку завтра зарежут. Дедушкиной саблей по горлу.