Руководство джентльмена по пороку и добродетели - [28]

– Договорились, – ответил я.

Перси поднялся на ноги и подал мне руку. Он очень мягко помог мне встать, но я все равно то и дело морщился, и Перси осторожно поддерживал меня за локоть. С Рождества, когда мы виделись в прошлый раз, он сильно вытянулся – и вдруг перерос меня сантиметров на десять – и стал немного шире в плечах. Это был больше не тот долговязый, угловатый, сложенный из костей и суставов Перси, которого я знал всю жизнь. Его руки и ноги теперь подходили к телу.

Сейчас, вспоминая тот день, я понимаю, что, наверно, именно тогда впервые в жизни подумал, что Перси, между прочим, довольно симпатичный.

Ненавижу вспоминать.

Марсель

8

Дорога до Марселя занимает у нас три дня. Все это время мы ночуем под сенью рощ и просим крестьян нас подвезти. Путь лежит мимо полей с насупленными подсолнухами и цветущей лавандой. В город мы входим поздно вечером: фонарщики уже зажигают фитили фонарей. Марсель просторный и светлый, куда чище и ярче Парижа. На холме над морем высится базилика Нотр-Дам-де-ла-Гард, закат отражается в ее белом камне и бьется о волны, окрашивая их в золото. Улицы квартала Панье узенькие, перед окнами сушится белье и сияет на солнце, будто стекло.

Банки сегодня уже закрылись, а поскольку мы планировали первым делом разыскать отцовский банк и посмотреть, не оставили ли нам Локвуд и Синклер каких-нибудь вестей, мы в тупике. Похоже, нас ждет еще одна ночь на милости стихий. Можно, конечно, пойти по домам проситься на ночлег, но при одной мысли об этом меня тянет броситься в море. Все с головы до ног ноет от постоянной ходьбы и сна на голой земле, живот прилип к позвоночнику. Последние несколько дней мы питались либо тем, что смогли своровать, либо дарами щедрых крестьян – выходило негусто, а скудный завтрак, который мы выменяли на сережки Фелисити, давно уже из меня вышел.

Мы бредем по главной улице к форту при гавани и вдруг у самого берега натыкаемся на ярмарку: вдоль воды расставлены шатры в красно-белую полоску с развевающимися на ветру ленточками на несущих тросах. Проходы между шатрами завешаны бумажными гирляндами, пахнет кипящим маслом и вкусно тянет пивом. Под гирляндами стоят тележки с едой: тут и маслянистые индюшачьи ноги, и сыры в восковых рубашках, и целые сковородки засахаренного миндаля, и булочки с ягодами в сахарной глазури. Лакомства так и просятся, чтобы мы их стащили и отужинали.

На промысел отправляется Фелисити, а мы с Перси в ожидании занимаем столик на пристани и смотрим на ленивую, как сироп, воду, на пришвартованные тут и там стайки кораблей, на снующих меж ними чаек, похожих на летящие против ветра снежинки. Мы сидим друг напротив друга, между нами на столе лежит футляр со скрипкой. Стол сделан из неровной древесины, и видно, что его много лет лизали соленые морские брызги. Я так измотан, что кладу голову прямо на столешницу и закрываю глаза.

– Не думал, что этот момент настанет, но я соскучился по Локвуду, – бормочу я.

Перси устало смеется.

– Сентиментальным становишься?

– Нет, что ты… у него все наши деньги. Я хочу нормально выпить, нормально поспать и нормально поесть! Я бы сейчас поднос пирожных съел. – Перси не отвечает. Я поднимаю голову. Он оперся лбом на кулаки, и у него очень усталый вид. Не просто усталый, а какой-то больной: лоб весь в поту, глаза пустые. Хотя я сам наверняка не лучше. – Неважно выглядишь.

Сперва Перси не отвечает, потом поднимает глаза, как будто только что услышал мои слова.

– Чего?

– Неважно выглядишь.

Перси мотает головой туда-сюда, пытаясь взбодриться.

– Устал.

– Я тоже. Расклеились мы с тобой. Впрочем, мы, похоже, всю Францию пешком прошли.

– Не всю, – вступает в разговор Фелисити, плюхаясь рядом со мной на скамейку. В обеих руках у нее по кренделю жибасье, на пальцы налипли зерна аниса из начинки.

Мы молча едим под шум моря и тихий перезвон колокольчиков на ярмарке. Я расправляюсь со своей порцией куда быстрее Перси и Фелисити: они, похоже, стараются насладиться подарком судьбы, я же применил высокое искусство мгновенного уничтожения. Слизав с пальцев последние крошки, я вытираю руки полами камзола, оставляя на них жирные следы. Задев запястьем шкатулку, я достаю ее из кармана и принимаюсь задумчиво крутить диски.

Фелисити наблюдает за мной. Между большим и указательным пальцем у нее застрял тоненький кусочек апельсинового цуката.

– Может, все-таки расскажешь, какая причудливая цепь рассуждений привела тебя к мысли украсть у короля Франции?

– Да не у короля. У министра.

– По-моему, кража у министра – преступление не менее тяжкое. Тебе придется вернуть украденное.

– Да что такого, это же просто шкатулка!

– Во-первых, из-за нее за нами охотятся.

– Это ты считаешь, что из-за нее.

Фелисити закатывает глаза.

– Во-вторых, она не твоя. А в-третьих, ты поступил глупо и по-детски.

– С такой любовью ко всяким правилам из тебя выйдет просто прекрасная гувернантка, – морщусь я. – Тебе для этого никакой пансион не нужен.

Сестра засовывает большой палец в рот и высасывает остатки глазури.

– Может, я туда и не хочу.

– Да ладно тебе! Ты много лет ныла, как хочешь учиться, а теперь наконец-то едешь в школу, радуйся!