Руководство для девушек по охоте и рыбной ловле - [10]

— Меняемся местами, — сказала Джулия.

— Но ведь мы, кажется, уже менялись.

— На дополнительный гейм, — объяснила она.

Я сказала:

— Вы хорошо смотритесь, ребята.

Джулия спросила, не хочу ли я сыграть вместо нее, но я поблагодарила ее и села на велосипед.

Дома отец читал книгу, которую дала ему Джулия.

— Интересно? — спросила я.

— Хорошо написано, — ответил он.

И спросил, понравилась ли мне игра. Я сказала, что Джулия — прекрасный игрок.

— А Генри?

Я изобразила подачу Генри, и отец рассмеялся.

Тогда я сказала:

— Что-то у них не ладится.

— Это бывает, — отозвался отец.

Я посмотрела через лагуну на новый дом, который был уже готов. Он был огромен и напоминал карикатуру Уолта Диснея на дом Креза с его колоннами и искусно выложенной крышей, похожей на крутой берег. Я назвала его Дворцом на воде.

Мне стало грустно смотреть на него, и я спросила отца:

— Как ты думаешь, мы когда-нибудь вернемся всей семьей в Нантакет?

— Не знаю, милая, — отозвался он.

Ему хотелось знать, почему я грущу, вспоминая Нантакет. Сейчас он говорил со мной не так, как всегда; и если бы у меня были проблемы, он помог бы мне их решить, но я помнила, чем закончился наш последний разговор о Нантакете, и не была уверена, что можно безнаказанно высказывать все, что ты чувствуешь.

И тем не менее я попыталась это сделать. Мне не хватало слов, чтобы выразить свои ощущения, воссоздать солнечный свет, проникающий сквозь кроны старых деревьев, и ночной туман, который стлался по камням мостовой, и я качала перечислять в уме все, что могла вспомнить: концерт джазовой музыки, который мы слушали на пристани, демонстрацию немых фильмов в церкви, китобойный музей, куда мы заглядывали в пасмурные дни. Однако, уже начав говорить, я сообразила, что прошлым летом, которое мы там провели, мы ничего этого не делали. И мне стало невыразимо грустно при мысли о том, что это никогда больше не повторится — ни в Нантакете, ни где бы то ни было.

— Что с тобой? — спросил отец, и его голос был так нежен, что мне захотелось плакать, и я тут же разрыдалась. Он протянул мне свой носовой платок, пропахший трубочным табаком, который он носил в кисете в боковом кармане. — Что с тобой? — повторил он.

Я призналась, что скучаю по тем временам, когда мы наблюдали за звездами из обсерватории Марии Митчел и ловили рыбу в пруду.

Когда я упомянула об уроках плавания на детском пляже, он улыбнулся, потому что в моем голосе прозвучала безысходная грусть.

Чтобы поощрить меня за примерное поведение, отец в конце каждого лета водил меня — вернее, нас обоих — обедать в ресторан. Он полюбопытствовал, помню ли я наш первый обед «У Винсента», и я кивнула. Я хорошо запомнила, что он велел взять с собой табель (я была лучшей ученицей в классе) и показать его официанту.

Я вернула отцу носовой платок.

Потом он спросил:

— Хочешь пойти со мной на ланч?

И мы пошли.

* * *

Через несколько дней после отъезда Джулии я обнаружила на столике для почты посылку, которую она прислала маме. Там была открытка: акварельный рисунок, изображающий парусную шлюпку. Хотя письмо начиналось словами «Милая Луиза», я прочитала его, чтобы узнать, нет ли там чего о Генри или обо мне. Но она писала только о том, каким удовольствием для нее было знакомство с нами, как ей понравилось ходить под парусом, и загорать на пляже, и так далее. Вплоть до постскриптума, который гласил: «Вложение — для Джейн».

Это был пакет, в котором — судя по размеру — свитер, о каком я мечтала, не поместился бы. И все же подарок Джулии привел меня в восторг. Она прислала мне книгу «Великий Гэтсби»[3], написав на форзаце: «Это, кажется, тебе рано читать».

* * *

Я узнала, что Джулия и Генри расстались, но думала, что они, быть может, еще сойдутся, как и ее родители. Я надеялась, что она приедет к нам вместе с Генри, и это будет приятным сюрпризом. По такому случаю я выбрала самый лучший свой рисунок, чтобы ей показать.

Но Генри приехал один. Он побрился. Где прежде росла борода, кожа была светлой. В остальном лицо не изменилось, и все-таки мне привыкнуть к его новому облику было трудно. Никто из нас и словом не упомянул о Джулии.

Я вернулась в спальню и посмотрела на свой рисунок уже критическим взглядом, как будто одно то, что она не приехала, свидетельствовало о его низком качестве. Рисунок был такой же, как и все остальные, — просто изображение группы людей. Я решила, что не смогу иллюстрировать книги для детей, за исключением тех, где описывались бы люди, слоняющиеся без дела.

* * *

На пляже было жарко. Наступило бабье лето. Генри сообщил мне, что начал писать роман.

— Наверное, Джулия могла бы тебе помочь, — сказала я. — Она редактирует книги для детей.

Я заметила, как обидели его мои слова, и поспешила извиниться, но при этом дала понять, что Джулия мне нравится и я хочу узнать, почему они порвали отношения.

Генри помолчал, потом рассказал мне о празднестве в Саутгемптоне. Тот дом — по его словам — был огромен и стоял прямо на берегу. Гостей собралось не меньше сотни, а то и целых две, для вечеринки был нанят джаз-оркестр.

Джулия вроде бы просила его надеть черный костюм, но он об этом то ли забыл, то ли решил, что и так сойдет. В общем, пришлось срочно брать костюм напрокат. Генри изобразил, как отец Джулии говорит: «Единственное, что надо уметь трубачам, — это владеть трубой». Кажется, ее отец произвел на Генри неблагоприятное впечатление.