Рукопись, найденная в ванне - [60]

– Баранн! Это же служебная тайна, – полушутя упрекнул его толстый профессор.

Приведя себя и собственную одежду в порядок, он взял бутылку с минеральной водой и обильно окропил свою лысину.

– Тайна? Теперь-то? – усмехнулся Баранн.

– А точно ли он в отключке? – спросил крематор.

Закрыв лицо руками, он, казалось, боролся с шумом в голове, вызванным водкой.

– Действительно, для молокососа он храпит чересчур уж громко, – вставил я.

Я уже сообразил, что все это время они старались опоить переодетого в пижаму офицера.

– Какой он там молокосос! Он, быть может, нам даже в отцы годится, – пропыхтел толстый профессор, осторожно вытирая лысину и потягивая при этом минеральную воду из стакана.

– На Глюка можно положиться. Это старый практик.

Баранн улыбнулся мне и приподнял свешивавшуюся до пола скатерть. Я увидел, что апоплексичность ученого кончается тут же, за уголком стола.

– Ложноножки, – пояснил в ответ на мой ошеломленный взгляд ученый. – Удобная вещь, в самый раз для подобных случаев.

– Значит, вы все тут профессора?

Я, к сожалению, трезвым не был.

– За исключением коллеги крематора. Ну, его-то должность стоит над всеми отделами, – добродушно сказал Баранн. – Как глава факультета кадаврологии и попечитель – "подобно страже при сожжении" – он заседает в сенате академии.

– Ах, господин Семприак все-таки является крематором? Я полагал, что…

– Что это лишь прозвище? Нет.

Баранн кивнул в сторону спящего "аспиранта", от которого исходили немузыкальные звуки храпа.

– Однако он получил все же общее представление. Нелегкое это дело…

– Не жалуйся, Баранн, у нас сегодня и так прошло неплохо, – сказал толстый профессор, отодвигая стакан. – Иногда половину ночи приходится распространяться о доблестных шпионах, старинных агентурах, честных подтасовках, да разбавлять это секретными песнями – о кордегардах, заморском шпионстве и прочем, прежде чем сладим с таким вот. Ну, а зимой еще дрова в камине должны в соответствующие моменты потрескивать при всех этих небылицах. Коды, шифровки, поем, от окон дует… Естественно, я каждый раз простужаюсь.

Он зябко передернул плечами.

– Именно так, – отозвался крематор.

Откинувшись на стуле, все с таким же мнимо-беличьим лицом, с которого исчезло, однако, выражение бюрократического отупения, он, язвительно скривившись, затянул:

– Эх, братья, шпионская дружина!

– Ключник, ну хватит же, слушать этого не могу! – взмолился профессор Глюк.

– Ключник? – с удивлением спросил я.

– Вас удивляет, что мы называем Семприака ключником? Ну что ж, мы, конечно, профессора, но у нас есть и шутливые прозвища, сохранившиеся еще со студенческих времен. Глюк был окрещен сокурсниками выродком, слово же "ключник" – синоним "привратника", то есть ведет к тем же корням, поскольку привратник в некотором смысле занимает пост у дверей, а двери Здания имеют лишь одну, к нам обращенную сторону.

У меня не было уверенности, что я его действительно понял, но пытаться уточнять я не посмел и заговорил только после некоторой паузы:

– А могу я спросить, какова ваша специальность, господин профессор?

– Почему же нет? Я читаю курс зданиеведения, кроме того, веду семинары по десемантизации, ну и еще, так, слегка, копаюсь в разведстатистике, агентуристике, шифромантике, но это для меня скорее уже хобби.

– Истинная добродетель похвал не боится, – отозвался Глюк. – Профессор Баранн является творцом теории вдалбливания, а его казуистика измены и прагматика предательства охватывает широкие массы триплетов и квантиплетов – когда он начинал, ему такое даже не снилось! Ну так чего мы сидим? "Теперь, друзья, давайте выпьем!" – С этими словами он взял в руки откупоренную крематором бутылку.

– Как же так? – спросил я, сбитый с толку. – Мы теперь будем пить?

– Вы куда-нибудь торопитесь? Жаль. Зачем же иначе мы тут, по-вашему, собрались?

– Да нет. Но мы уже столько выпили… Извините, что я говорю с некоторым трудом, но…

– О, ничего страшного. Однако то не в счет. То была, с вашего позволения, операция по отвлечению внимания, – снисходительно объяснил мне толстый профессор. – Впрочем, теперь будем уже безо всякой водки. Ликерчик, легкое вино, арачок и прочее в том же духе. Мозговые извилины после промывки следует прополаскивать, чтобы лучше работали.

– Ах, так…

Бутылка снова совершила круг по столу. Потягиваемый с благоговением благородный напиток быстро улучшал настроение, слегка упавшее от только что произошедших событий. Из возобновившегося разговора я узнал, что профессор Баранн занимается, помимо всего прочего, еще и эллинистикой.

– Таким отвлеченным занятием? – удивился я.

– Отвлеченным? Что вы говорите! А троянский конь, который положил начало криптогиппике? А разоблачение Одиссеем Цирцеи? А музыкальная маскировка сирен? А опознавание пением, плясками? А Парки, а агентурный лебедь Зевса?

– А знакома ли вам опера "Сельская честь"? – спросил Семприак.

– Нет.

– Эллинистика – это наша сокровищница! – продолжал Баранн, не обращая внимания на комментатора.

– Да, действительно, – согласился я. – А можно узнать, чем занимается область науки, избранная профессором? Эта… десемантизация… Я прошу прощения, но как невежда…