Рукопись, найденная в Сарагосе - [234]
Мы продолжали переписку с нашим легковерным неаполитанцем; мнимые письма Беатрисы становились все многозначительнее, и вскоре из них можно было понять, что развязка близка. Но одновременно выражалось недоумение, почему Санта-Маура продолжает жить в доме Моро. Герцог и сам тяготился этим, но не знал, как порвать знакомство.
Однажды Санта-Маура вместо обычного письма получил длинное стихотворение под названием: «Сатира на грандов, вступающих в неравные браки». Начиналось оно так:
Сатира, как видно из этих строк, метила не столько в грандов, совершающих мезальянсы, сколько в богачей, которые стремились породниться со знатью. Творение было не плохим, не хорошим, как все, что выходило из-под пера Агудеса, но произвело ожидаемый эффект.
Герцог Санта-Маура не без злорадства прочел эту сатиру за обедом у Моро. Когда все с возмущением встали и удалились в другую комнату, герцог, не теряя времени на объяснения, велел запрягать лошадей и в тот же день переехал в гостиницу. На следующий день весь город узнал о случившемся. Мнимая Беатриса написала письмо, более нежное, чем обычно, и разрешила Санта-Мауре официально попросить ее руки. Что он и не замедлил сделать, но отец Беатрисы отказал ему, даже не сообщив об этом дочери. Он избавил тем самым неаполитанца от унижения и несколько уменьшил его сожаление об утрате Инессы.
Теперь оставалось примирить Суаресов с Моро. Произошло это следующим образом. Гаспар Суарес, разгневанный поведением сына, долго жил в гостинице затворником; наконец он решился выйти в город. Чтобы немного развлечься, он зашел в лавку виноторговца, которая находится около Ворот солнца. За одним из столиков сидели и оживленно беседовали между собой несколько мужчин, он подсел к ним и с видимым удовольствием прислушивался к чужому разговору, сам не проронив при этом ни слова. Это было не очень вежливо и свидетельствовало о том, что у Суареса в Мадриде не было знакомых. В другой раз наш негоциант сел рядом с двумя мужчинами, один из которых сказал:
– Я утверждаю, сеньор, что ни один торговый дом в Испании не может сравниться с домом Моро; утверждаю это с полным основанием, так как просматривал их торговые книги начиная с тысяча пятьсот восьмидесятого года, в которых записаны все деловые сделки за сто лет.
– Сеньор, – отвечал другой собеседник, – ты не станешь, конечно, отрицать, что Мадрид по своему значению уступает Кадису и торговля с Новым Светом позволяет заключать сделки куда более выгодные, чем мелкие денежные операции в столице. Поэтому я полагаю, что первый в Кадисе дом Суаресов достоин большего уважения, чем первый в Мадриде дом братьев Моро.
Поскольку это было сказано довольно громко, кое-кто из находившихся в лавке бездельников подсел к столу спорщиков. Суарес, с любопытством ожидавший продолжения беседы, отодвинулся к стене, чтобы лучше слышать и не быть на виду.
Тогда первый собеседник, еще больше повысив голос, сказал:
– Сеньор, я уже имел честь сообщить тебе, что видел книги Моро с тысяча пятьсот восьмидесятого года; история дома Суаресов также мне известна. Иньиго – тот, который, избороздив немало морей, основал в Кадисе торговый дом и в тысяча шестьсот втором году посмел выдать Моро необеспеченный вексель. Подобный поступок мог бы погубить Суаресов, но Моро великодушно замяли это дело.
Возмущенный Суарес хотел было ему возразить, но тот продолжал:
– Примерно с тысяча шестьсот двенадцатого года Суаресы пустили в оборот слитки серебра одной и той же пробы, но неравноценные по стоимости, и Моро установили это при свидетелях. И снова, вместо того чтобы погубить Суаресов, благородно простили им.
Суарес с трудом сдержал негодование, а рассказчик тем временем продолжал:
– Мало того, Гаспар Суарес, не располагавший достаточным капиталом для торговли с Филиппинами, сумел войти в доверие к дядюшке Моро и одолжил у него миллион. Чтобы получить обратно этот злосчастный миллион, Моро вынуждены были подать в суд, и процесс, кажется, до сих пор еще не закончен.
Гаспар Суарес, не помня себя от гнева, готов уже был взорваться, когда какой-то незнакомец, обращаясь к защитнику братьев Моро, сказал:
– Сеньор, заявляю тебе, что в твоем рассказе нет ни слова правды. Вексель Иньиго Суареса имел обеспечение в Антверпене, и братья Моро не имели права опротестовывать его. Их письмо с извинениями находится в конторе Суаресов, есть там и другое письмо, относительно слитков; наконец, судебный процесс тоже представлен тобой в ложном свете, так как его начали не Моро, а Суаресы, которые хотели заставить Моро взять не одолженный у них миллион, а два миллиона чистой прибыли, полученной в последней экспедиции на Филиппины. Твой собеседник был прав, утверждая, что Суаресы – первые негоцианты в Испании, это так же бесспорно, как то, что у тебя, сеньор, язык без костей.
Слово «викинг» вероятнее всего произошло от древнескандинавского глагола «vikja», что означает «поворачивать», «покидать», «отклоняться». Таким образом, викинги – это люди, порвавшие с привычным жизненным укладом. Это изгои, покинувшие родину и отправившиеся в морской поход, чтобы добыть средства к существованию. История изгоев, покинувших родные фьорды, чтобы жечь, убивать, захватывать богатейшие города Европы полна жестокости, предательств, вероломных убийств, но есть в ней место и мрачному величию, отчаянному северному мужеству и любви.
Профессор истории Огаст Крей собрал и обобщил рассказы и свидетельства участников Первого крестового похода (1096–1099 гг.) от речи папы римского Урбана II на Клермонском соборе до взятия Иерусалима в единое увлекательное повествование. В книге представлены обширные фрагменты из «Деяний франков», «Иерусалимской истории» Фульхерия Шартрского, хроники Раймунда Ажильского, «Алексиады» Анны Комнин, посланий и писем времен похода. Все эти свидетельства, написанные служителями церкви, рыцарями-крестоносцами, владетельными князьями и герцогами, воссоздают дух эпохи и знакомят читателя с историей завоевания Иерусалима, обретения особо почитаемых реликвий, а также легендами и преданиями Святой земли.
Биологическое оружие пытались применять еще в древнем Риме, когда при осаде городов за крепостные стены перебрасывались трупы умерших от чумы, чтобы вызвать эпидемию среди защитников. Аналогичным образом поступали в средневековой Европе. В середине 1920-х, впервые в мире, группа советских бактериологов приступило к созданию биологического оружия. Поздним летом 1942 года оно впервые было применено под Сталинградом. Вторая попытка была в 1943 году в Крыму. Впрочем, Сталин так и не решился на его масштабное использование.
В 2016 году Центральный архив ФСБ, Государственный архив Российской Федерации, Российский государственный военный архив разрешили (!) российско-американской журналистке Л. Паршиной и французскому журналисту Ж.-К. Бризару ознакомиться с секретными материалами. Авторы, основываясь на документах и воспоминаниях свидетелей и проведя во главе с французским судмедэкспертом Филиппом Шарлье (исследовал останки Жанны Д’Арк, идентифицировал череп Генриха IV и т. п.) официальную экспертизу зубов Гитлера, сделали научное историческое открытие, которое зафиксировано и признано международным научным сообществом. О том, как, где и когда умер Гитлер, читайте в книге! Книга «Смерть Гитлера» издана уже в 37 странах мира.
Мы едим по нескольку раз в день, мы изобретаем новые блюда и совершенствуем способы приготовления старых, мы изучаем кулинарное искусство и пробуем кухню других стран и континентов, но при этом даже не обращаем внимания на то, как тесно история еды связана с историей цивилизации. Кажется, что и нет никакой связи и у еды нет никакой истории. На самом деле история есть – и еще какая! Наша еда эволюционировала, то есть развивалась вместе с нами. Между куском мяса, случайно упавшим в костер в незапамятные времена и современным стриплойном существует огромная разница, и в то же время между ними сквозь века и тысячелетия прослеживается родственная связь.
Ирландский рыцарь Кормак Фицджеффри вернулся в государства крестоносцев на Святой Земле и узнал, что его брат по оружию предательски убит. Месть — вот всё, что осталось кельту: виновный в смерти его друга умрет, будь он даже византийским императором.