Рукопашник - [5]

Глава 2

5 декабря 2000 года. Москва

– На вас, господин Воронцов, поступает несметное количество жалоб! – с трудом сдерживаясь от крика, зловеще цедил ректор института Александр Юрьевич Афанасьевский (по некоторым сведениям, внук печально известного Каменева-Розенфельда). – Вы грубо попираете завоевания демократии, внушаете студентам возмутительные идеи…

– Позвольте узнать, какие именно? – вежливо осведомился Павел Андреевич.

Не найдясь сразу, что ответить, потомок ленинского сподвижника громко заскрипел зубами. Разговор происходил в кабинете ректора – огромном, обставленном с безвкусной, помпезной роскошью. За незашторенным окном мерцали огни вечернего города. Было уже довольно поздно. Преподавателя истории вызвали «на ковер» к руководству после окончания его лекции, значившейся последней по расписанию. Александр Юрьевич расселся в кресле за столом и нервно барабанил холеными пальчиками по полированной поверхности. На скулах у него играли желваки. Инквизитор, пристроившийся на стуле у стены, напротив, сохранял невозмутимое спокойствие. Лишь в серых глазах временами вспыхивали насмешливые искры. Это-то и бесило больше всего господина Афанасьевского.

– Сами знаете КАКИЕ! – налившись кровью, прохрипел он и внезапно разразился длиннющей речью в стиле энтэвэшного телеведущего Евгения Киселева. Брызгая слюнями и постепенно входя в раж, ректор разглагольствовал о различных «свободах» и наконец добрался до «свободы сексуальной ориентации».

«Да ты, голубчик, видать, тоже того!» – брезгливо подумал Воронцов, а вслух сказал:

– Извините, уважаемый Александр Юрьевич, но если следовать вашей логике, то и сексуальные маньяки имеют право на существование!

– А-а-а-а?! – вылупился ошарашенный Афанасьевский.

– Ну ведь и у них «своеобразная ориентация», – терпеливо пояснил Воронцов. – А кроме того, у некрофилов, скотоложцев, растлителей малолетних…

Красный цвет лица ректора трансформировался в густо-багровый. Чувственные губы ощерились, обнажив красивые вставные зубы. Он хотел что-то сказать, но язык словно прилип к гортани. Руки судорожно затряслись.

– Х-р-р! – только и сумел выдавить внук ленинского «гвардейца». – Х-р-р!!!

– Не забудем и о наркоманах, – между тем размеренно продолжал Павел Андреевич. – Судя по вашей речи, они ввиду установившейся в стране «демократии» также «право имеют».

– Вы с ума сошли!!! – неожиданно обретя дар речи, взвизгнул фальцетом Александр Юрьевич. – Это уже откровенное хамство!!!

– Вовсе нет, – краешками губ улыбнулся Воронцов. – Я просто комментирую услышанное. Не более!

Несколько секунд ректор буравил преподавателя истории пропитанным ненавистью взглядом, втайне надеясь морально подавить проклятого «инквизитора», заставить хотя бы опустить глаза. Тот, однако, глаз не опускал. Смотрел спокойно, чуть-чуть иронично.

– Идите! – прошипел в конце концов Афанасьевский. – И начинайте подыскивать новое место работы!

– Всего доброго, – учтиво попрощался Павел Андреевич, покидая кабинет, и едва дверь за ним затворилась, изо рта ректора вылился поток грязной, базарной ругани…

* * *

Притаившись за углом неработающей коммерческой палатки, Добрынин с нетерпением поджидал «заказанного» Кисейко преподавателя. Воронцов где-то задерживался, на улице было довольно холодно (особенно донимал колкий от жесткого снега ветер), и Василия терзала все нарастающая, звериная злоба.

– Сука! Козел! Пидорас вонючий!!! – вот наиболее цензурные из прозвищ, которыми он поминутно награждал припозднившегося Инквизитора. Между тем погода постепенно ухудшалась. Чертов ветрина начал забираться под одежду, покрывать ознобом кожу, сковывать суставы…

– Ребра поломаю!!! Яйца отобью!!! Харю на хрен раскрою!!! – приседая, дабы совершенно не задубеть, яростно шептал каратист-наркоман.

Наконец вдалеке показалась знакомая фигура в легком, не по сезону, дешевом пальто. Инквизитор шагал не спеша, не глядя по сторонам. Видимо, о чем-то задумался. Губы Василия растянулись в сатанинской улыбке.

– Попался, который кусался! – торжествуя, прошипел он и очертя голову ринулся на потенциальную жертву…

* * *

Воронцов не то чтобы заметил разъяренного посланца Кисейко, а скорее почувствовал. Сказалась многолетняя выучка профессионального рукопашника. Первый удар (ногой в ребра) он отразил автоматически мягким, уводящим блоком. Второй (кулаком в висок) погасил «в зародыше» – накладкой ладони на бицепс нападающего и, не мешкая, подсечкой, повалил его на землю.

– Уймись, парень, – миролюбиво посоветовал Павел Андреевич.

Однако агрессор униматься не собирался.

– Убью паскуду!!! – вскакивая на ноги, прорычал он.

И тут Воронцов узнал одного из своих студентов, по фамилии Добрынин. Суженные до игольного острия зрачки выдавали в начинающем гуманитарии закоренелого наркомана. Глаза налились кровью. На губах, будто у бешеной собаки, пенилась обильная слюна.

«Эге-е-е! Первая ласточка! – подумал Павел Андреевич. – К тому же просто так наркоша не угомонится. Придется вырубать!»

В следующее мгновение он молниеносным выпадом правой руки отправил «черного пояса» в глубочайший нокаут. Затем Воронцов оттащил обмякшее тело с проезжей части, прислонил спиной к стене, вынул из кармана мобильный телефон, набрал номер и бросил в трубку несколько слов. Через пять минут в переулке резко затормозила черная «Волга», из которой вышли двое здоровенных мужчин в штатском. Наскоро переговорив с Воронцовым, они погрузили бесчувственного Добрынина в машину и умчались восвояси…