Рукавица - [2]

Ни Захара Павловича поезд, ни красный конь.

И такие в этом болоте дивные островки,

Что засасывает сразу же, только тронь.

Но лает соседская собака, скрипит кровать,

И ноябрь, нащупывая очки в темноте,

Изобретает язык, чтобы как-то тебя назвать,

Придумывает еще один день, где есть место тебе.

***

Будут и у тебя, сынок,

Тайные лестницы,

Двери с замками,

Чердак в пыльных столбиках света.

Будешь кормить

Тощих котят,

Пищащих под решетками подвальных вентиляционных лоджий.

Будут крыши, мутное окошко в подъезде,

Пустая улица после бессонной ночи,

Плащ с поднятым воротником, чай из термоса, электрички —

И ты удивишься странным людям.

Будет «колдун» — одинокий старик, живущий в заброшенном доме,

Разноцветная плитка, которую можно найти на стройке,

Тошнотворное счастье быть с кем-то рядом,

Осенняя глухота парка,

Желтые лютики в морщинистом апрельском лесу.

И ты поймешь,

Может быть, не так поздно, как я, как другие люди,

Может быть, раньше, как Пастернак, как Рильке,

Что вы с жизнью слишком маленькие, чтобы спорить,

Что враги ваши всесильны и огромны.

***

В башне,

На двенадцатом этаже,

Они остались после всего уже.

Где искать тебя после стольких лет?

Метро Пролетарская, Партизанский проспект.

В эту панельную дыру в облаках,

В тихий свой приют,

Они взяли только то, что и так дают.

Говорить, пить чай и смотреть в окно

Приходили к ним те, кому все равно.

И еще двадцать лет

Над трубами, над стеной

Становилось черное небо солнцем,

А пустое — луной.

И двадцать лет, привычный покой даря,

То к земле, то к небу птицы и тополя.

А там внизу, в желто-красной реке огней,

По-прежнему не хватало минут и дней,

Там ручьи, собаки и сумасшедшие

Берегли их жизни,

Законченные, прошедшие.