Рука Сфинкса - [89]

– Эдит, тебе не кажется, что это похоже на разговор с попугаем? – спросил Байрон.

– Игнорируй его, – сказала Эдит Сенлину, помогая просунуть одеревеневшие от потрясения руки под ремни ранца. Она развернула его и поправила пряжки на плечах. – Всегда нужно брать больше, чем нужно. Капитан Ли рассказывал мне, как его однажды послали за книгой. Его не было несколько дней, максимум неделю. – Она поправила его рубашку, ее прикосновение успокаивало. – Уверен, что хочешь остаться в сюртуке? Там тебя никто не увидит. Можешь даже рубашку в штаны не заправлять.

– Безумие. – Сенлин улыбнулся.

– Пожалуйста, выверни карманы, – сказал Сфинкс, скользнув по полированному мрамору. – «Внучку Зодчего» оставь при себе, но все остальное отдай мне.

Даже не видя его лица, Сенлин понял подтекст:

– По-твоему, у меня есть крошка?

Сфинкс теперь казался выше ростом. Сенлину пришлось задирать голову, чтобы увидеть отражение собственного лица, которое искажалось и клубилось. Не считая пуговицы в одном кармане и обрывка бечевки в другом, при нем были только две картины.

– Есть одна памятная вещица, которую я хотел бы оставить при себе.

– Покажи.

Сенлин достал драгоценную ношу из кармана. Он толком не успел протянуть картину Сфинксу, а тот ее уже выхватил.

– Это моя жена. – Когда-то Сенлин считал нужным объяснять, почему она изображена в таком виде, но это осталось в прошлом.

Сфинкс покрутил этюд с обнаженной так и этак, поднеся к центру своего вогнутого зеркала, изучая картину, словно банковский клерк – подозрительную банкноту. Его лицо отражало заветный образ, и Сенлин вдруг обнаружил, что на искривленной поверхности тот выглядит уродливым и незнакомым.

– Эта картина испорчена, – объявил Сфинкс. – Белый кром проник в холст и слился с краской. Ты засунул ее в наркотик, а потом подверг воздействию воды?

– Снега, – сказал Сенлин.

– Ты сказал, это памятная вещь. Видимо, тебе нравилось регулярно ее трогать?

– Да.

– Да, и каждый раз, когда ты это делал, каждый раз, когда ты ласкал подобие жены, частицы крошки с картины попадали в твои легкие. Ты накачивался. Судя по твоему виду, это происходило ежедневно.

Когда Сенлин повернулся к своей команде, его встретили одинаково потрясенные лица с вытаращенными глазами и разинутыми ртами. Друзья, которые следовали за ним с такой безрассудной преданностью, которые не дрогнули, столкнувшись с паукоедами, военными кораблями и даже банальным голодом, уставились на него как на самозванца. Это было душераздирающее зрелище.

И все-таки Сенлин вынужден был признаться самому себе, что выдыхает с огромным облегчением. По крайней мере, безумие ни при чем. Он всего лишь отравлен.

– Я не знал, – сказал он им с мягкой убежденностью. Откашлялся и повторил увереннее: – Я ничего не знал.

– Хочешь сказать, не было никаких симптомов – ни по части настроения, ни по части зрительных галлюцинаций?

– Я… – начал он и повернулся к Эдит в поисках поддержки, но она в замешательстве смотрела в сторону. – Я просто думал, что… сошел с ума, – договорил Сенлин и тотчас же понял, что это признание никак не улучшит образ, сложившийся у команды. Он считал себя не наркоманом, а всего лишь чокнутым и скрыл от них этот факт. Одним ударом он выявил собственную наркозависимость, сомнения по поводу своей психической нормальности и готовность обманывать друзей ради капитанского поста, поисков и гордыни.

– Почему ты не сказал нам, что болен? – спросил Адам.

Мысли молодого человека еще не прояснились достаточно, чтобы разочароваться или разгневаться, но чувство предательства не заставило себя долго ждать.

Вопрос был настолько простым, что Сенлин ответил не задумываясь:

– Я хотел, чтобы вы мне доверяли.

– Ах, извращенная логика помутненного разума!.. – проговорил Сфинкс, пряча испорченную крошкой картину в складки одеяния. – Но не переживайте. Ничто так не прочищает голову, как визит в библиотеку.

Байрон принялся выгонять команду Сенлина обратно к двери. Адам, Ирен и Волета были совсем сбиты с толку, чтобы сопротивляться. Они ушли не оглядываясь. Сфинкс следовал за ними по пятам.

Байрон придержал дверь, подняв длинную морду в самодовольном прощании. Только Эдит задержалась, стоя спиной к Сенлину. Посреди книгохранилища, под гнетом открывшегося знания, он казался тонким и незначительным, как позабытая на книжной полке газета. Всего-то мгновение назад она интимным жестом поправляла ему воротник, а теперь стояла, как чужая.

– Прости, Эдит.

Она начала отвечать, осеклась и поспешно ушла. Байрон захлопнул дверь, и по библиотеке прокатилось эхо – как будто ведро упало в колодец.

Встревоженный резким разрывом с друзьями, Сенлин подбежал к двери. Та была недвижна, как в склепе, и он лишь поскользнулся у самого порога. Дернул ручку – она не поддалась ни на йоту – и, не успев взять себя в руки, застучал в дверь кулаками.

Они не могли запереть его здесь, оставить наедине с призраками и чувством вины на долгие дни. А если он заболеет? Если его настигнет белая горячка? Если кот затаил обиду и действительно готовит ловушку? Если он никогда не найдет дно библиотеки, или себя, или Башню – и будет падать в пропасть до конца времен?