Рука, кормящая тебя - [10]

* * *

– Сегодня после обеда я ухожу домой, – сказала я Селии на следующее утро.

Мы сидели у нее в кабинете и пили чай. Пока я лежала в клинике, мы виделись каждый день, и она обещала, что всегда примет меня амбулаторно, если возникнет необходимость. Я сидела и щипала нитки на дырках своих по-модному драных джинсов.

– Вы уверены, что не хотите остаться еще на несколько дней? – спросила Селия. – По крайней мере, пока у вас не закрепятся опорные элементы.

Собственно, Селия и была моим опорным элементом. Селия и Стивен.

– Стивен нанял людей из службы очистки места преступления, чтобы они убрали мою квартиру, – сказала я.

– Вы уверены, что готовы вернуться домой даже после того, как квартиру очистили?

– А эти службы используют какие-то особенные чистящие средства? Не такие, как у простых смертных? У меня как-то шла носом кровь, так я потом не смогла отстирать платок, – сказала я. – Пока что я не возвращаюсь домой. Я полечу в Монреаль, в квартиру Беннетта. Попробую найти адрес и номер телефона его родителей. Я не могу возвращаться домой, пока не свяжусь с ними.

– Вы считаете, что должны сообщить им о случившемся? Кажется, это дело полиции.

– Никто не может найти их адрес. Даже детектив из фирмы Стивена.

– А вы, значит, сможете их найти?

– Беннетт был очень организованным человеком. Он развешивал по цветам галстуки и рубашки. Наверняка у него где-то записан и адрес родителей. Думаю, найду его на столе. У Беннетта такой аккуратный стол… Я таких в жизни не видела.

– Так вы бывали у него дома?

– Нет, он показывал мне по скайпу.

Мы с Беннеттом часто ужинали по скайпу. Например, договаривались, что сегодня едим что-то китайское, заказывали одинаковые блюда с доставкой на дом и ели, сидя перед экраном – как будто за одним столом напротив друг друга. Только на половине Беннетта на столе была скатерть, а я обходилась пластиковой салфеткой.

– А вы морально готовы к тому, что можете там найти? – спросила Селия.

Это стандартный психотерапевтический вопрос, который я сама не раз задавала заключенным в Райкерсе. Все всегда отвечают «да».

Но сначала мне нужно было увидеть своих – собак.

Я поехала в Восточный Гарлем на поезде-экспрессе. Сперва я решила, что сегодня у нас парад в честь Дня Пуэрто-Рико: повсюду развевались пуэрто-риканские флаги, машины гудели, на улицах образовались ужасные пробки, – но потом сообразила, что парад проходит в июне, а сейчас сентябрь.

Запах муниципального собачьего приюта ударил мне в ноздри еще за квартал до входа: смесь экскрементов и страха. Дверь была сплошь увешана листовками, агитирующими за стерилизацию и кастрацию домашних животных. В тесной приемной, забитой плачущими детьми, нарочито равнодушными подростками и задерганными родителями, присутствовали целых три администраторши – три девчонки не старше двадцати. Но две сидели на телефонах, и только одна беседовала с посетителями, пришедшими либо в поисках пропавшей собаки, либо с намерением отдать питомцев в приют. При таком положении дел мне пришлось бы дожидаться своей очереди не один час.

Я поймала взгляд здоровенного плечистого парня – работника приюта, к которому одна из администраторш обращалась по имени, Энрике. Я тихонько спросила его, не знает ли он, где содержат собак, определенных сюда полицейским отделом по контролю за животными десять дней назад. Он ответил, что к ним поступает больше ста собак в неделю.

– Вы хоть знаете номера клеток?

Я не знала никаких номеров.

– О них писали в газетах. В связи с убийством человека.

– Питбуль с красным носом и такая большая белая псина? – уточнил Энрике.

– Да, пиренейская горная собака.

– Они в четвертом вольере, но их держат по РДЗ-СРПЧ. – Заметив мой озадаченный взгляд, Энрике пояснил: – Распоряжение департамента здравоохранения. Строгий режим. Покусали человека. Хотя, если судить по тому, что писали в газетах, они не просто его покусали.

– Это мои собаки, – сказала я.

– Я не могу разрешить вывести их из загона, – сказал Энрике. – И не пущу вас в загон. В их учетных карточках стоят штампы: «Очень опасны».

– Но мне можно хотя бы на них посмотреть? Вы меня к ним не проводите?

Энрике покосился на администраторш, занятых своими делами, и сделал мне молчаливый знак, мол, иди за мной. Мы прошли через дверь с табличкой «Посторонним вход воспрещен» и сразу же оказались в каком-то кошмарном дурдоме, исполненном лая и воя. Я старалась смотреть, но не видеть. Собаки, обезумевшие от страха и отчаяния, нарезают круги по своим слишком маленьким клеткам, миски для воды опрокинуты, экскременты не только на полу, но и на стенах. Где все работники приюта? Почему за собаками никто не ухаживает?

Тучка вообще никогда не спала нигде, кроме как у меня на кровати.

Она стояла, вжавшись в дальнюю стенку клетки, опустив голову и прижав уши к голове. Я подошла ближе. Она подняла голову и заскулила. Я громко позвала ее и протянула руку.

Энрике меня остановил:

– Нельзя трогать собаку.

Упав на колени перед клеткой, я заговорила с Тучкой:

– Моя хорошая, моя сладкая! Как мне жаль, что все так получилось.

Никто не заставил бы меня поверить, что эта собака убила Беннетта. Никогда в жизни! Стало быть, остаются Честер и Джордж.