Рука-хлыст - [9]

— Брайтону, должно быть, сильно не хватает ее.

— Да, он уже мертв. А остальные всего лишь картонные куклы.

— И это все, что ты о ней знаешь?

— А вы знаете что-то еще?

— Нет. Она даже не намекнула тебе, что это за работа?

— Да нет. Но мне почему-то показалось, что это как-то связано с той женщиной.

— С какой женщиной?

— Около недели назад какая-то женщина остановилась в отеле «Метрополь». А Кэтрин зашла туда выпить чаю. Я пошел туда, чтобы встретить Кэтрин, но явился слишком рано и увидел их.

Они прогуливались по улице перед отелем. Эта женщина такая старая и разряженная, как кукла, у нее были рыжие волосы. Но Кэти ничего не сказала мне о ней. Это было уже после того, как она упомянула о той работе. Это залетная птичка.

— Ты имеешь в виду рыжеволосую женщину?

— Да. У меня тут есть знакомый официант. Он проверил специально для меня.

Дино порылся во внутреннем кармане куртки и извлек оттуда кусочек бумаги. Он не дал мне его в руки, а лишь разрешил посмотреть издали. Может, его сердце и было разбито, но он не собирался ничего никому дарить.

Тогда я выложил на стол пару фунтов. Он забрал их и протянул мне бумажку. На ней было небрежно нацарапано: "Миссис Вадарчи. Швейцарский паспорт. Приехала из Лондона.

Отель «Дочестер».

Я поднялся с места и сказал:

— Если вспомнишь что-нибудь еще, просто позвони мне. Я заплачу.

Он кивнул, по-прежнему не поднимая глаз, и сказал:

— Я извиняюсь за прошлую ночь. На меня просто что-то нашло.

— Забудем об этом.

Я оставил этого парня с разбитым сердцем, но с двумя фунтами в кармане, у которого не было иного будущего, кроме как связать свою жизнь с городом картонных кукол, который ему достался. В какой-то степени я почти мог разделить его чувства к Кэтрин. Она и меня успела тронуть за сердце. Не настолько глубоко, как его, конечно, но он ведь находился под воздействием ее излучения дольше, чем я.

Я сдал свою комнату в «Альбионе» и вернулся в Лондон.

Я позвонил в «Дочестер». Мне сказали, что миссис Вадарчи у них нет. Но она останавливалась у них. Я удержался от соблазна позвонить Гансу Стебелсону и на следующее утро обсудил все с Уилкинс.

Она сказала:

— Почему этот человек платит вам такие большие деньги за столь простое задание? Вы не сделали ничего такого, чего он бы не смог сделать и сам.

— Он занятой человек.

— Он? Вчера он все утро ходил по магазинам, потом отправился в Национальную галерею. В одиночестве завтракал в «Булестине». А днем отправился по реке к Гринвичу.

Я скривил лицо:

— Неплохая работа.

У меня было несколько человек, которые выполняли для меня разные мелкие поручения такого рода. Я не собирался спрашивать у Уилкинс, кому именно она поручила вести слежку.

— Он не из тех, кто привык швырять деньги на ветер, — заключила Уилкинс.

— Моя поездка кончилась ничем. Я потерял эту девушку.

— Хотите держать пари?

Я посмотрел на Уилкинс — она стояла передо мной, прижав к груди папку, словно это был больной ребенок, и ее ледяной взгляд ясно говорил мне, что я наверняка проиграю пари.

— Нет.

— Хотите, дам вам хороший совет?

— Слушаю.

— Позвоните Стебелсону. Скажите, что вы ее потеряли и что на вас навалилось слишком много другой работы, чтобы вы могли продолжать эту.

— Это и есть ваш хороший совет?

— Он настолько хорош, что мне ясно: следовать ему вы не станете.

— Не знаю, — ответил я.

Уилкинс промолчала. Она подошла к двери и взялась за ручку, но остановилась.

— Да, я забыла вам сказать, — проговорила она. — Кто-то был здесь прошлой ночью. Должно быть, они использовали отмычку, чтобы вскрыть наружный замок.

— Они искали деньги? Только зря потратили силы.

— Нет. Они перерыли все папки. Замок кабинета был сломан. Они даже не пытались скрыть то, что сделали.

— Что-нибудь пропало?

— Нет. Но их интересовали материалы по делу Стебелсона.

— Откуда вы знаете?

— Они сложили папки не в том порядке. Может, их разозлило отсутствие того, что ожидали найти, — его адрес или копию вашего счета расходов.

Уилкинс вышла.

Через полчаса на моем столе зазвонил телефон.

— Вас спрашивает какая-то женщина, — сообщила Уилкинс. — Она не назвала своего имени.

— Соедините, — попросил я.

Раздался щелчок, а затем я услышал:

— Рекс?

— Да? — ответил я.

— Это Кэтрин.

Я услышал новый щелчок, Уилкинс положила свою трубку.

Она подслушивала только в тех случаях, когда имела на это мои указания.

— Что ты хочешь? — спросил я.

— Увидеть тебя, что же еще, — сказала Кэтрин и засмеялась.

Я подождал, когда ее смех смолкнет, раздумывая, внять ли мне совету Уилкинс, но затем все-таки решил, что не стоит.

Когда Кэтрин замолчала, я спросил:

— Где и когда?

* * *

Она пришла ко мне на квартиру на следующий день, вечером.

Я откупорил бутылку «Шато Латур» и шлепнул на сковородку кусок мяса толщиной с вафлю. На стол я поставил медную вазу с дюжиной роз и мои лучшие стаканы для вина. Пока я вкалывал, как бобр, взбивая подушки и пряча разный хлам в шкаф, вверх по реке шел паром — он свистел о том, что я последний дурак, а мотоцикл, ревевший под окном, напоминал мне о Дино. Несколько недель спустя Уилкинс, которая следила за прессой, передала мне вырезку из «Ивнинг стандарт». Четыре строки рассказывали о том, что на шоссе А-23 на Пэтчем, сразу за Брайтоном, разбился на мотоцикле некий Эдвардино Мантинелли. Думаю, он хотел выяснить, с какой скоростью нужно мчаться, чтобы забыть о ком-то.