Рука адмирала - [34]

Но все таки старая привычка к военному подчинению сбросила его с постели. Пока он одевался, в мозгу его мелькнул хороший план.

— Алло? наклонился он к телефону. Коммутатор? Дай мне Начпожохра.

Через несколько минут в трубке зазвучал недовольный заспанный голос начальника пожарной охраны.

— Это ты, Иваныч?

— Я… Кому ж еще? А это ты, Пруденко? Какие еще тебе там черти спать не дают? Что у вас там за пожар такой под дождем?

— Пожар, не пожар, а дело, брат, срочное. Приказ Москвы. Дай распоряжение немедленно доставить сюда пожарную переносную лестницу, машину и четырех расторопных ребят.

— А что надо то?

— На Малахов курган полезем. Памятник седлать.

В трубке свиснуло.

— Да ты трезвый ли, Пруденко?

— Ни черта, Иваныч. Давай. Нечего рассусоливать. Приказ и точка!

— Ночь и дождь на дворе! Нельзя ли утречком?

— Никак нельзя. Боевое политическое задание! важно ответил чекист. В ответ ему послышалось сочное ругательство, и трубка щелкнула.

* * *

Минут через десять пожарный автомобиль, громыхая, несся на Корабельную сторону[32]. У ворот Малахова кургана он остановился, и несколько человек с фонарями и переносной лестницей во тьме и под дождем пошли наверх.

К руке памятника полез сам Пруденко. На груди его висел сильный электрический фонарь и, кроме того, снизу поднимались снопы света пожарных прожекторов. Во всей этой картине было что то фантастическое: в кромешной тьме южной дождливой ночи над кучкой людей мертвым призраком возвышалась громада памятника, й казалось, что протянутая рука адмирала, резко освещенная снизу лучами света, готова с яростью опуститься и раздавить пришельцев, дерзнувших покусится на вверенную ей тайну…

Фигура человека карабкалась по ступенькам все выше. Дождик монотонно хлестал по непромокаемому плащу и затекал в рукава. Ругаясь и ворча, Пруденко поднялся, наконец, на уровень бронзовой руки и стал ее осматривать и ощупывать. На плече адмирала ничего не было.

— Эй, ребята, крикнул он вниз. Передвинь ка меня левее. Только смотрите, черти, не уроните. Я не ангел, чтобы ночью под небесами летать…

Лестница в крепких руках легко переместилась, и на уровне лица Пруденко оказалась, наконец, рука адмирала. Луч фонаря упал на ее пальцы, и к своему удивлению чекист увидал там остатки ржавой проволочки, что то раньше, очевидно, привязывавшей к руке адмирала.

— Ах, дьявол! выругался Пруденко. Значит, Москва не совсем таки спятила с этими памятниками! Тут что то действительно было!..

Сонное и оппозиционное настроение сразу слетело с него. В чекисте проснулся инстинкт ищейки. Тщательно сняв остатки проволоки, он внимательно осмотрел руку. По остававшемуся следу нетрудно было заключить, что на руке долгое время была привязана какая то небольшая вещица, недавно снятая.

Начальник ГПУ задумчиво покрутил головой и стал слезать с лестницы.

— Вот что, ребята. Тут, может быть, кое что потеряно под памятником. Обыщите ка все это место кругом. Если есть что — тащите мне. Премия за найденное — пятьсот рублей. Думаю, что это, должна быть мелкая вещица, может быть, ржавая и старая, величиной, этак, с кулак. Эту штуку сама Москва ищет!..

Полчаса поисков под дождем в темноте оказались безрезультатными.

— Ладно, завтра утрешком еще раз обыщем. Может, эту таинственную штуку бросили при облаве куда в кусты… Москва, видно, зря паниковать и стреляться телеграммами-молниями не стала бы…

Потом, когда они все были уже около машины, неприятная мысль пришла ему в голову.

— А что ежели те отпущенные ребята сейчас придут сюда искать эту самую штуку, брошенную под куст при облаве?

Но, поглядевши кругом, он несколько успокоился, Кругом было темно, как в колодце, и шум дождя все усиливался.

— Чорта лысого тут что теперь найдешь…

Но все таки он оставил дежурить двух своих спутников со строгим приказом арестовать всякого, кто придет ночью на курган, а сам, придя в отдел ГПУ, написал срочное распоряжение вызвать на пять часов утра всех сотрудников для производства тщательного обыска всего Малахова кургана.

Передав приказание, Пруденко несколько успокоился. Но что то внутри все таки не давало ему возможности заснуть. Ржавая проволочка на руке адмирала, предсказанная телеграммой- молнией из Москвы, не выходила из его памяти. Задумчиво наливая себе стакан водки («чтобы мозги прочистить», как подумал он), чекист вдруг охнул.

— Ах, елки — палки! Да ведь с этими ребятами еще какой то шибздик, кажется, был. Обыскали ли и его? И где он?.. Ах да! Я велел его в детдом отвести. А ну ка?

Через полчаса выяснилось, что беспризорник бежал из под конвоя. Солдат комендатуры с побагровевшим лицом молча стоял перед начальником и слушал, потупясь, его ругательства и угрозы. Но словами помочь было нельзя. Когда ярость начальника немного улеглась, стоявший рядом сотрудник отдела с перевязанной головой — «крестник» наших беспризорников, осмелился сказать:

— Так что дозвольте доложить, товарищ начальник…

— Доложить, доложить, передразнил Пруденко. Выпустили пташку, а теперь лови ее в чистом поле. Обалдуи стоеросовые…

— Так что вовсе не так уж и страшно, товарищ начальник. Как я думаю, все беспризорники, которые коло вокзала крутятся — а там как раз и Корабельная и Малахов близко — так они завсегда в трубах ночуют. Я сколько разов там облаву делал!.. А теперь дождь — куда им податься, окромя труб? Так что ежели…