Рук Твоих жар (1941–1956) - [32]

У мальчишки Александра, неустойчивого, ленивого, малоспособного, авантюризм становится манией. С 15 лет он ввязывается во всевозможные уголовные истории, несколько раз попадает в тюрьму, но по малолетству его отпускают.

Наконец в 1935 году, когда ему было 23 года, на всю Россию прогремела его история с «ограблением автоматов».

Делалось это так. Группа молодых парней заходила в телефонную будку. Один стоял у двери. Александр, который был в это время студентом электромеханического техникума, отцеплял кружку, висевшую около телефона, куда бросали гривенники, вскрывал ее, пересыпал содержимое в свой портфель, водворял кружку на место, и после этого вся компания отправлялась к другому автомату. Так происходило несколько месяцев.

Окончилась эта авантюра катастрофой. В 1936 году компания была задержана милицией. Суд приговорил Александра к десяти годам заключения в лагере, а во всех газетах появилась заметка под названием «СЫН МИТРОПОЛИТА», имевшая целью скомпрометировать отца.

Что делал Александр в лагере? На эту тему он не любил говорить, но все же некоторые сведения просачивались. Вначале лагерь встретил Александра сурово. Осенью его в лагере хотят привлечь по 58 статье за антисоветские разговоры. Он находится в штрафном изоляторе. Ему инкриминируются слова, сказанные кому-то из лагерников, что «религия лучше конституции» (это было время, когда в печати была поднята необыкновенная шумиха вокруг «Сталинской Конституции»).

Результат неожиданный. Лагерный суд не состоялся, а Александр переводится в лагерь под Дмитров и получает пропуск. С этим пропуском он ездит в Москву и, будучи заключенным, гуляет по городу. Видимо, уже в это время он стал лагерным стукачом.

В 1940 году, едва отбыв половину срока, он досрочно освобождается «за хорошее поведение» и является к папаше. Вскоре отец его рукополагает в диакона, и сын становится секретарем отца.

В этом качестве он был в Ульяновске, а в диаконском сане он служит и сейчас в Москве, на Калитниковом кладбище.

В детях Введенского меня всегда поражала одна черта: все они были на него похожи, не только наружностью, но и многими чертами характера; такие же, как он, экспансивные, эмоциональные; морально неустойчивые; и в то же время удивительно неумные и бездарные. Ни крупинки отцовского таланта, отцовского энтузиазма, отцовской порывистой, но искренней глубокой религиозности, не говоря уже об универсальной образованности отца. Все его сыновья так и остались малограмотными. И все они были похожи на отца, как карикатура бывает похожа на фотографию.

Второй сын Андрей — уже явно совершенно и явно ненормальный, патологический тип, человек — впоследствии трагически погиб в лагерях.

И, наконец, третий сын Володя — простой и бесхитростный, добрый, но совершенно бесцветный.

Таково потомство Первоиерарха.

Далее я хочу остановиться на одном лице, трагическая судьба которого дает особое право на внимание.

Вера Ивановна Тараканова.

Царство ей Небесное, и мир ее праху.

Она родилась в семье богатейшую русских купцов. Таракановы — династия петербургских хлеботорговцев. Они имели склады на знаменитой, известной всему русскому купечеству Калашниковой набережной.

Вера Ивановна рано потеряла мать, училась в одном из петербургских пансионов, лето проводила в Царском Селе, где у ее отца была великолепная дача. Часто гуляла по Царскосельскому парку, ходила в Знаменскую царско-сельскую церковь, куда во время литургии часто заходила царская семья.

Глубокая, истовая купеческая религиозность была свойственна ей с детства. Однажды, в 17 лет, она попала в аристократической церкви Николаевского Кавалерийского училища на службу молодого священника отца Александра Введенского.

Это было в 1915 году, и с тех пор она не пропустила ни одной его службы.

Октябрь 1917 года принес ей страшное горе. На другой день после того, как склады с зерном, принадлежавшие Таракановым, были национализированы, отец и брат Веры Ивановны пустили себе пули в лоб.

Из купеческого дома ее выбросили, дачу отобрали, бедная девочка осталась буквально на улице.

Тут-то и пришел на помощь молодой священник. Ольга Федоровна Введенская, барственная, но добрая женщина, пригласила ее жить в их доме. Отец Александр устроил ее в своей церкви певчей и псаломщицей, а потом она стала у него секретарем.

И всю жизнь прожила она в доме Введенских.

Глубоко религиозная, она не пропускала ни одной службы, была стенографисткой на всех обновленческих соборах и съездах. Любила Владыку горячей и чистой любовью; она знала все его слабости, и все прощала, и не отходила от него ни на шаг.

Отношения ее с шефом были абсолютно чистые, и никогда никому не приходило в голову, что они могут быть другими. Меньше всего это могло прийти в голову нашему патрону и ей самой.

В это время она была старостой храма, а также бессменной псаломщицей. Читала она прекрасно, с необыкновенным чувством и в то же время без всякой истерики. Это было классическое церковное чтение. И кто бы мог предсказать, слушая ее проникновенное чтение, глядя на ее строгое иноческое лицо, ее ужасный конец.

Владыка Александр относился к ней, как к члену семьи, говорил ей «ты», «Вера». И в то же время был к ней привязан, как к совершенно своему человеку, хотя неровности его характера сказывались и тут.