Рудольф Нуреев. Я умру полубогом! - [93]
Были ли у Рудольфа настоящие друзья? Скорее можно говорить о людях, любивших его и любимых им. Одним из лучших друзей танцовщика стал его личный врач Мишель Канези. Этот молодой человек проявлял к Рудольфу подлинное великодушие и беспредельно кроткое терпение, выходившие далеко за пределы медицины.
Среди настоящих друзей Рудольфа первое место занимали все-таки женщины, прежде всего — уже упомянутая Дус Франсуа, на чье безоглядное обожание и бесконечную преданность в течение тридцати лет Нуреев не всегда отвечал взаимностью.
Почти все женщины, с которыми дружил Рудольф, были его ровесницами или старше его: Марго Фонтейн, Мари-Элен де Ротшильд, Глория Вентури, Марика Безобразова, Дженет Этеридж и другие. И прежде всего та, что была для него почти второй матерью: Мод Гослинг.
В свое время Мод являлась одной из первых балерин труппы «Балле Рамбер» и музой хореографа Энтони Тюдора, создавшего для нее главную роль в своем балете «Сиреневый сад».
«Милая, добрая Мод была любимицей английского балетного мира, — утверждает Шарль Жюд. — Ее лицо с изящными симпатичными чертами, обрамленное мягкими белыми кудряшками, редко омрачалось и хмурилось. Умением ладить с кем угодно она обзавелась за время своей долгой и тесной дружбы с Тюдором, известным своим злым языком и припадками мрачного настроения, из-за чего танцовщики опасались с ним работать».
Эта красивая, элегантная англичанка в свое время была женой известного театрального критика Найджела Гослинга. Вместе они писали критические статьи о балете под псевдонимом Александр Бланд, заимствованным из сказки Беатрис Поттер «Поросенок Бланд». Когда Рудольф выступал в Лондоне, то чаще всего появлялся в обществе именно с Мод.
Сама Мод Гослинг вспоминала: «Мы полюбили его как сына, но я никогда не пыталась стать ему матерью. Это было бы оскорблением его собственной матери, которую он обожал».
Она знала, что у Рудольфа есть «тихое, мирное место, куда он может прийти, выбрать любую книжку, какая понравится, плюхнуться на диван и не разговаривать, если не хочется, как очень часто бывало, и остаться в одиночестве». Все в доме Гослингов совершалось по его желанию.
В последние месяцы жизни Нуреева Мод много раз приезжала в Париж и проводила долгие часы рядом с ним, в его квартире на набережной Вольтера.
«Мне вспоминается чудесный осенний вечер, — рассказывал Шарль Жюд. — Там, на другом берегу Сены, закат покрывал позолотой длинный фасад Лувра. За окном с ветки время от времени срывался красный лист и, медленно кружась, опускался на землю. Голос Мод звучал мягко, мы говорили долго, спокойно, безмятежно, до тех пор, пока в комнате не стемнело и на потолке не появились отсветы первых фонарей, зажженных на речных трамвайчиках. Я не спрашивал, но уверен, что мы с ней подумали тогда об одном и том же: этот миг бесконечно сладостного покоя был и бесконечно печальным. Потому что листья, падавшие за окном, были листьями его последней осени…»
Эрик и Марго покинули его, оставив наедине с жестоким и суетным миром. Сколько осталось ему самому — год, два? Время по-прежнему работало против Рудольфа.
«Я буду танцевать до тех пор, пока на меня ходят», — вспоминал он фразу, однажды произнесенную партнершей.
Ходили пока и на него. Для того чтобы освистать или поглумиться в прессе…
Рудольф Нуреев в своем доме на своем острове. Амальфи. Ли Галли (Сиренузские острова). Древние греки считали, что на островах Ли Галли жили сирены. Отсюда и второе их название — Sirenusas, (дословно — «Острова сирен»)
Настала пора поискать себе другое место на сцене. Или возле сцены?..
С 1991 года Рудольф начал пробовать себя в качестве дирижера. Зная о его энциклопедических познаниях в музыке, на этот путь его направляли такие выдающиеся мастера дирижирования, как Леонард Бернстайн и Герберт фон Караян. Педагогом Рудольфа стал профессор Венской академии музыки Вильгельм Хубнер. Он начал с «Аполлона Мусагета» Стравинского, затем была «Серенада» Чайковского, симфония Гайдна «Охота», два концерта Моцарта, Третья симфония Бетховена, Первая симфония Прокофьева…
Первые успехи на этом поприще возродили былую энергию Нуреева.
— Теперь я представляю, как чувствуют себя эти чертовы дирижеры, — говорил он со знанием дела. — Постоянно приходится бороться с оркестром за темп. Медь отстает, контрабасы отстают. Чтобы удержать их в ансамбле со скрипками, приходится подгонять изо всех сил.
В начале мая 1991-го Нуреев дирижировал в «Метрополитен-опера» спектаклем «Ромео и Джульетта», что вызвало неподдельное восхищение коллег. В частности, главный дирижер Американского балета Чарльз Баркер признался: «Мало кто из профессиональных музыкантов осмелился бы сделать то, что сделал в тот вечер Рудольф, — столько это требовало мужества и душевных сил. Конечно, Нуреев знал музыку балета великолепно, но провести три часа за дирижерским пультом, полностью отвечая за благополучие спектакля, — это совсем другое дело. Все вступления должны быть тщательно взвешены, темпы продуманы, иначе музыканты просто-напросто оторвут артистам ноги. Эта задача трудна и физически, и эмоционально. Нуреев приехал в Нью-Йорк за две недели до спектакля, чтобы начать работу с пианистом театра. Выглядел он усталым и подавленным, но проявил готовность работать столько, сколько необходимо. Первая репетиция была рассчитана на три часа, и где-то в середине ее я предложил сделать перерыв. Однако Рудольф отказался и проработал все положенное время, прихватив даже немного сверху. Ему предоставили одну трехчасовую репетицию с оркестром, и для моральной поддержки он пригласил в театр несколько своих друзей, в числе которых были Джесси Норманн и Жаклин Онассис. Нуреев казался энергичным и полным сил, много шутил. На спектакле произошло несколько незначительных накладок. И вообще следует отметить его некоторую консервативность в музыке, впрочем, она свойственна молодым музыкантам. А что касается выдержки, то он был на высоте».
