Рудобельская республика - [25]

Человек в черном заходит сбоку, спускается по откосу, потом машет рукой и бежит назад к поезду. Из люка первого вагона высовывается конфедератка. Кочегар останавливается, задрав голову, что-то говорит, размахивая руками, и бежит к паровозу. Поезд стоит, словно раздумывая: идти или не идти? Пышет паром — и ни с места.

Из серых стальных вагонов вылезают три легионера с белыми нашивками на воротниках. Держа карабины наизготовку, они осторожно идут к мосту.

— Эх, влупить бы им, чтоб потроха разлетелись, — шепчет Яков Гошка, сжимая винтовку.

— Не чхни! — зло шипит Соловей.

Легионеры идут осторожно, — видно, чувствуют, что кто-то следит за ними, что на том берегу не так пусто, как кажется. Они наклоняются, осматривают мост, наверняка не доверяя кочегару. Но никто из них не отваживается спуститься на лед. Они, боязливо оглядываясь и не опуская карабинов, пятятся к поезду, хватаются за поручни и уже из вагона машут машинисту в ту сторону, откуда приехали.

Запыхтел, залопотал паровоз, вздрогнули, заскрежетали железные гробы вагонов и подались назад. Из щелей и люков полыхнуло, и через какую-то долю секунды прокатился гулкий залп, залаял пулемет, ссекая сучья ракитника и осыпая иней с голых олешин.

Ох, как хотелось ответить хлопцам дружным залпом! Командиры едва сдерживали их.

Поезд нехотя, медленно двинулся назад. Соловей приказал отряду отползти в лощину и всем встать. Хлопцы стряхивали снег, хлопали друг друга рукавицами, топали и прыгали на месте.

— Ну и чесались руки пальнуть, — признался Амельян.

— Я их, гадов, на мушке держал, пока в вагон не спрятались; так и подмывало хоть одного уложить, — клацнул затвором Яков Гошка.

— А что из этого? Ну убил бы одного, другого, а сколько их там было знаешь? У них же пулеметы, пушки, патронов полные цинки. А ты с винтовкой да карабином хотел на бронированный поезд идти. Полузгали б нас, как Прокопиха фасолю, — объяснял Соловей. — А так и сено цело, и козы сыты. Где мало силы, умом надо брать.

— Интересно, что еще придумает генерал? — спросил Левков.

— На этом не остановится, что-то придумает, — ответил Соловей, — а тут и без него дел по самые уши.

Довольные, что все так обошлось, партизаны расходились и разъезжались, кто на посты в Ратмировичи и в Оземлю, а кто по своим деревням и хуторам. Многие жалели, что даже и пострелять не довелось. Соловей успокаивал их:

— Все только начинается. Еще надоест стрельба. Драться будем до последнего, но никакой погани и близко не пустим.

Члены ревкома зашли к Прокопу Молоковичу. Печь уже истопили, в хате было подметено и убрано. Прокопиха поставила на стол большой чугунок горячей картошки и глиняную миску простокваши.

— Ешьте, мужчинки, намерзлись же и проголодались.

Мужчины сели, начали брать подгорелые сверху картофелины, чистить их и со смаком есть. Первым заговорил Соловей:

— Сил у нас маловато, патронов и винтовок еще меньше, а генерал напирает. Чем будем отбиваться, товарищи? Как будем защищать советскую власть?

— Я думаю, надо послать наших людей в Минск к товарищу Мясникову. Пусть дадут немного оружия, патронов, а может, и пулеметом разживемся, — предложил Молокович.

— Хоть бы маленькую пушку дали. Мы б им тогда показали, как надо воевать, — подхватил Драпеза.

— Вот и собирайся в дорогу, Анупрей. Подбери себе хлопцев, напишем бумагу, возьмете пару добрых коней, подъедете докуда можно, а там пробирайтесь где боком, а где скоком. Не маленькие, головы на плечах есть. Где лучше проехать, подумаем вместе. Члены ревкома согласны? — спросил Соловей.

— Чего ж нет? — доедая картошку, ответили мужчины.

11

…Долго добирался Анупрей со своими хлопцами до Минска: подъезжали на платформах, забивались в солдатские теплушки, мерзли на полустанках. Никто толком не знал, куда и откуда идут поезда. А они все-таки нет-нет да и ходили.

Около полудня приехали рудобельцы в Минск. Узкие улицы завалены снегом. На вокзале полно солдат, женщин, детей, стариков. Все ругаются, кричат, куда-то бегут, толкаются. Плачет молодая женщина в потертом пальто и старенькой шляпке, на нее никто не обращает внимания. На лавках и под лавками спят измученные люди, храпят и тяжело дышат открытыми ртами. Кругом грязь и мусор.

Анупрей, Яков Гошка, Ничипор Звонкович и еще три карпиловских хлопца, одетые в кожушки и свитки, кто в валенках, а кто и в лаптях, подались на Подгорную улицу искать Военно-революционный комитет. Вывесок никаких не было. Приходилось все время спрашивать.

Наконец вошли в просторный зеленоватый дом. И здесь, как на вокзале, битком набито людей, шумно и дымно. По лестнице вниз и вверх с бумажками, с длинными полосками телеграфных лент снуют военные и штатские, за закрытыми дверьми стучат машинки, кто-то кричит в телефон.

Анупрей подошел к солдату с красной повязкой на рукаве и начал допытываться, где можно найти Мясникова. Тот удивленно и подозрительно посмотрел на мужчин и спросил, кто они такие и чего им надо от главнокомандующего Западным фронтом.

— Только покажи где, а что надо, мы сами скажем, — настаивал Анупрей. — Ты ж тут за дневального стоишь, вот и отвечай, когда у тебя спрашивают. Тыкаться из дверей в двери нет времени. — И он показал ревкомовскую бумажку.