Руда - [6]

— Ну, теперь одни. Сказывай, что у тебя. Как это ты опять в наших краях очутился. Юла?

— Сказ у меня короткий. Вот держи узелок — тут три камня. Руда. Положи в сохранное место и береги пуще глазу. Как кащееву смерть, — знаешь, бабы сказку сказывают.

— Что за руда?

— То тебе лучше знать. Ну, вздуй огонь, посмотри. Мне охота твое слово знать.

Затрещала лучина. Егору с полатей видно лицо ночного гостя: оно изуродовано клещами палача. Вместо носа дыры разорванных ноздрей. Так клеймили разбойников.

Хозяин повертывал на ладони каменные куски:

— Незнакомая. Не видал еще такой руды. Где нашел?

Юла захохотал:

— Думаешь, Юла тоже рудоискателем стал? Нет, не собираюсь. Да и эту не я нашел. Мое дело, сам знаешь, другое. А ты только похрани ее до моего спросу.

— Куда теперь пойдешь?

— Лишнего не спрашивай. Жив буду — и до тебя слух про Юлу дойдет.

— Ладно. Хлеба, поди, надо?

— Давай. Да спрячь наперво камни-то. И свет погаси.

Юла сам вынул лучину из светца и сунул пламенем в воду.

* * *

Утром Егор, свеся с полатей ноги, смотрел, куда спрыгнуть, а тут в избу вошел Дробинин. Их глаза встретились.

— А, знакомый! Слава богу, — значит, благополучно. Как дошел? Давно ли здесь?

— С вечера.

— Со вчерашнего? Что ж хозяйка… — Мохнатые брови рудоискателя сдвинулись. — Спалось как? Мы тут долго с лялинским беседовали, — не слыхал?

— Не слыхал, спал крепко. — Егор на этот раз соврал с легким сердцем: он понял, что Дробинин будет недоволен, если кто подслушал ночные беседы.

— А потом сосед еще приходил. За жаром. Это уж перед утром. Тоже не слыхал?

— Не, ничего.

— Ну и ладно. Еще бы не спать — после такой дороги. А я боялся: тогда выстрел был…

Он замолчал: выжимая мокрую бороденку, в избу входил Коптяков.

Егор вышел во двор. Утро было ветреное, но солнечное. Собака валялась на боку, натянув цепь, и лежа лениво помахала хвостом. Егор достал ведро воды из колодца.

— Дай-ка полью. — Из-за плеча просунулась рука Коптякова. Он взял ведро. Сквозь плеск воды Егор расслышал, что мужик что-то шепчет.

— Что говоришь?

— Говорю: ты в избе спал, не слыхал ли, о чем хозяин с прихожим баяли, вот когда меня из избы выгнали?

— Не слыхал.

— Экой ты какой! Хоть как зовут-то его, не говорили ль?

Егор перестал мыться. Он в самом деле забыл имя ночного гостя.

— Гуляй… не Гуляй, — вспоминал он. — Или Юла…

— Юла, говоришь? Ну-у… — Коптяков просиял. — Это, братец ты мой, такое дело… — Он оглянулся на дверь избы. — А о чем, хоть маленечко, ну-ка, ну-ка?..

— Не слыхал, сказано.

— И не надо, господь с тобой. А слыхал, так забудь. Спал — и всё. Ишь, Дробинин-то на хозяйку ревет в избе. Это что про тебя забыла сказать. Я про нее узнал вчера, отчего она полудурка беспамятная. Ее маленькую башкирцы в полон взяли, потом среди степи кинули, а Андрей подобрал. Такую хоть добром, хоть пытай — ничего не вспомнит. Вот и ты так же: забудь, коли что слышал.

Завтракали. Ели молча. Дробинин с треском сокрушал на зубах сухари. Коптяков макал свой сухарь в квас и сосал его. У Лизаветы глаза заплаканы, но она уже улыбалась своей всегдашней, тихой и виноватой, улыбкой. Говорили про Кошкина, нижнетагильского приказчика, от которого сбежал Егор.

— Да-а, — пел Коптяков и крутил свою бородку, — бога не боятся эти приказчики.

— А нешто и у вас на Ляле про Кошкина слышно? — спросил хозяин.

— Все они одинаковы. Греха не боятся, — повторил Коптяков. Глаза его лукаво засверкали. — Совести не имеют. Да-а… А вот одного человечка они боятся.

— Кого это? — Дробинин махнул бровями на гостя.

— Есть такой, надежа крестьянская. Сказать, что ли? Да ты, Андрей, поди, лучше моего знаешь?

— Никого я не знаю, — буркнул Дробинин.

— Ну-у? Зовут его Макаром, а по прозвищу…

— Замолчи! — Дробинин встал, шагнул к гостю. — Ты… ты чего?.. Ты, Влас, меня просил, чтоб я тебя на поиск взял… Да выдь-ка лучше сюда.

Он вышел из избы. Коптяков мигнул Егору и тоже вышел.

Егор стал собираться в путь. Затянул потуже опояску, нашел под лавкой шапку, выбил из нее пыль. Азямчик сначала свернул, но подумал и надел в рукава: хоть и жарко будет, да портки уж очень драные. Спасибо Андрею, — добрый мужик, вывел, накормил. А оставаться больше неохота: всё тайны, перешопты какие-то, врать тоже приходится. Домой бы поскорей! И зачем сказал лялинскому про Юлу?.. С хозяйкой надо проститься по-хорошему. У нее, видал, сухарей большой мешок насушен.

— Ты никак в путь готов? — прогудел Дробинин. — Вот чего, парень. Мы с Власом сегодня в Башкирь на рудный поиск махнем, так и тебя захватим. Тебе с нами ловчее. Почти к самому Екатеринбургу приведем. Ну-ка, хозяйка, собирай нас. — Недели на две. А я в контору пойду.

— Андрей, опять уходишь? — Лизавета несмело прижалась к рудоискателю. — Андрей, опять одну оставляешь?

Дробинин положил на русую голову свою ладонь, большую, как лопата.

— Эй, Лиза! Наша жизнь такая. Рудоискателя, как волка, ноги кормят.

РУДНЫЕ ПРИМЕТЫ

Шли по лесистым увалам. Шли быстро, но дневки устраивали часто: в местах, где по разным приметам могла оказаться медная руда. Тут рылись в песчаных наносах, копали глубокие шурфы — колодцы.

Андрей Дробинин, как все уральские мастера, не любил тратить лишних слов. «Приглядывайся!» — было главное правило его науки. Случайный ученик Егор следовал этому правилу усерднее, чем Влас Коптяков. Лялинский рудоискатель сам полжизни провозился с рудами и сам знал множество примет, но рассчитывал он больше не на приметы, а на то, что Дробинин откроет ему свое «волшебное слово».