Рублевский Казанова, или Кастинг для наследниц - [28]

– Да, у нас такую ситуацию называют отсутствием мотивации, – чтобы как-то разрядить нагнетающуюся атмосферу, проговорила Люси не очень понятную фразу.

– Не знаю, как это у вас там называется, а у нас это называется раз… Ладно, при женщинах не буду здесь все называть своими именами, – окончательно выговорился Виталий Николаевич.

– Вот так, и там не семья, и здесь – сумасшедший дом, – грустно проговорила Ксения Петровна. – Что за жизнь?

– Нормальная жизнь, – деликатно заговорила Люси. – В семье всякое бывает. Все живые люди.

– И то верно, – спохватилась Ксения Петровна. – Вы тут хотели поговорить об Андрее, а мы вам ничего толком-то и рассказать не можем.

– Да что вы, – искренне воскликнула Люси, – все прекрасно! У вас такая биография. Отец Андрея Константиновича прошел всю войну, вы работали на заводе, жили трудно. Это – извините за некоторый цинизм, но ничего не поделаешь – прекрасный старт для рассказа о большой карьере.

– Да какой цинизм. Родственники Леночки тоже говорили, как это замечательно для карьеры, что он из такой простой семьи. И в Советском Союзе так было, и в Америке тоже, значит, так же?

– Конечно. А теперь и в новой России. Это один из рецептов. Их немного, и все они проверены поколениями.

– Мудрая девушка. Уважительная, – растроганно проговорила Ксения Петровна. Что-то было родное в этой заокеанской и, казалось бы, такой далекой американке, хорошо говорящей по-русски. – А сама-то давно в Америке живешь?

– Давно. – Люси нравилось, что Ксения Петровна уже давно незаметно стала обращаться к ней на «ты». – Родители уехали из Москвы, когда мне было десять лет. Я там выросла. Замуж вышла за американца.

– Значит, сюда уже не вернешься, – как-то грустно констатировала Ксения Петровна.

– У меня здесь только работа. Семья там.

– Семья – это самое главное, – философски согласилась хозяйка дома.

– Вот мы и будем снимать фильм о семье. Я вам позвоню накануне съемок, приеду с оператором. Как только составим наш график, будет известен день. Вот тогда и позвоню заранее.

– Так мы все только разговариваем, а чайку-то так и не попила? – спохватилась хозяйка дома.

– Да еще успеем во время съемок, а сейчас мне уже пора, – заторопилась Люси.

– Что ж, будем ждать…

Провожали Люси всем семейством. Извинялись, обещали, что во время съемок не подведут, улыбались и в конце концов даже расцеловались на прощание.

Они еще стояли в коридоре, когда входная дверь отворилась и вошла Маруся, вылитая мать, только слегка уменьшенная копия. Она виновато улыбнулась и поздоровалась.

– На часы не смотришь? – грозно начал Сергей.

– Потом разберетесь, – строго оборвала его Ксения Петровна.

Они окончательно наконец распрощались, и Люси оказалась на лестничной клетке. Как только дверь за ней закрылась, по подъезду раскатом грома разнесся голос Сергея:

– Уже девять часов. Ты где шляешься? Другая бы на твоем месте нос из дома не высовывала, а эта все гуляет. Нагуляла уже. Может, достаточно?

– Оставь меня.

– Что значит – оставь? Ты с кем так разговариваешь?

– С тобой. Только я бы не назвала это разговором. Ты орешь, а я защищаюсь.

– Защищаешься? Лучше бы ты предохранялась.

– Сергей, да что ты тут устроил судилище? Вечно ты с накатом, с обвинениями, вот она и бежала от тебя куда глаза глядят, а теперь вот результат, – стала защищать дочь Лида.

– Так это я во всем виноват? Потрясающе. Ну уж нет. Это твое воспитание, ты всегда ее защищала, все разрешала, прощала, попустительством занималась, и теперь вот, пожалуйста.

– Так они любят друг друга. Собираются пожениться.

– Только школу закончат и тогда поженятся. На что они жить будут?

– А на что ты живешь?

– Опять попреки? Опять я не такой, как мой великолепный дядя?

– Да при чем тут это…

Голоса стихли, видимо, супруги зашли доругиваться в комнату.

«Да, ну и дела. Только я подумала, что все же они милые и приятные люди, а тут вон какие страсти. Впрочем, мне какое дело? По отношению ко мне они оказались милы и приятны. А бабушка так мне даже понравилась… Но все же спасибо судьбе, что у меня другая семья. Моя».

Гром среди ясного неба

Утро следующего дня началось со скандала. Съемки программы «Судный час» оказались на грани срыва. Шеф-редактор Оля Злобина с утра была не в духе. Она долго цеплялась то к одному редактору, то к другому. Все было не так. Истцы и ответчики были подобраны вразрез с ее представлениями о том, как они должны выглядеть по сценарию. То слишком молодые, то слишком старые, то интеллект не тот, то одеты «как лохи», при том что призваны изображать конфликт между представителями зажиточной части населения.

– Да где я найду ей бизнес-леди такую, какая она есть на самом деле? – бурчала редактор Катя, ответственная за подбор исполнителей. – К нам идут безработные, пенсионеры, домохозяйки и гастарбайтеры. Тех, кто выглядит на миллион, почему-то не прельщает перспектива за полторы тысячи рублей проторчать целый день на съемках. Нефиг писать сценарии о дележе яхт и домов на Рублевке. Стоишь тут на ушах, круглые сутки вкалываешь, а в ответ только хамство…

Катя еще долго бубнила безадресно, себе под нос, на ходу раздавая притихшим истцам, ответчикам и свидетелям тексты, отвлекая их от крика в съемочном павильоне конкретными заданиями.