Рублевка: Player’s handbook - [4]

Сама Вера ни малейшего представления не имела, какая, где и когда снизошла на нее благодать. Она понимала только, что если упустит этот шанс, то второго не будет. Вернулась в родной Петербург, наняла людей, выстроила инфраструктуру, учредила для своих журналистов драконовские порядки пополам с дворянскими привилегиями — и через несколько месяцев повезла президентов и вице-президентов во главе с Гусинским на самолете Гусинского в Петербург торжественно открывать корпункт и представительство. А во время торжественного открытия, когда стало уже понятно, что ее работой довольны и что шанса своего Вера не упустила, — подошла к дизайнеру Семену Левину, допущенному к Гусинскому в конфиденты, и спросила:

— Семен Менделевич, — чужие звали Левина Семеном Михайловичем, Вера — Семеном Менделевичем, подчеркивая, что своя, — вы не знаете, почему все-таки Гусинский выбрал меня организовывать питерский корпункт?

Левин обещал выяснить и через несколько часов рассказал. Оказывается, Гусинский заметил Веру во время «Новогоднего огонька», праздничного ночного шоу, которое записывало НТВ за девять месяцев до событий. Эстрада, артисты, столики, шампанское, свечи… Вера была режиссером и продюсером этого шоу, а Гусинский пришел с женой, никого не предупредив, что придет, и столика ему не хватило. Кто-то из ассистентов передал Вере, что где-то в зале — Гусинский с женой, но места для него нет. Вера по неопытности не знала, как Гусинский выглядит, но знала, что он владелец компании. И тогда она заорала: «Вот здесь, на этом месте, чтоб был стол через тридцать секунд!» — «Так нет же стола нигде…» — промямлил ассистент. «Так найди, блядь! — вопила интеллигентная девушка из приличной петербургской семьи. — Двадцать секунд! Чтоб стол, скатерть, свечи, посуда и приборы! Бего-оом!»

А неузнанный Гусинский стоял рядом, любовался Верой и думал: если по ее приказу сейчас действительно явится стол, то надо брать девочку в Игру.

Стол явился. И Вера оказалась в Игре.

Реликвии, подобающие Игроку, и атрибуты, такие как дом на Рублевке, были теперь делом времени и, разумеется, доставались Вере на особых условиях или за полцены. Дом в поселке Чигасово Вера купила тогда, когда у Гусинского стало туго с деньгами и он распродавал поселок своей мечты, в котором жил сам, в котором селил своих замов и вице, в котором обихаживал прикормленных им политиков, юристов, общественных деятелей. Еще на что-то надеясь, Гусинский распродавал дома своим, знакомым, приближенным, то есть с огромными скидками. Вот Вера и купила.

Глава первая. Игра начинается

3. Какова цель Игры «Рублевка», мало от какого Игрока узнаешь. Редкий рублевский житель сознательно формулирует цели. Это и безопаснее. Ибо если посторонний человек поймет, к чему ты стремишься, так может ведь и помешать.

Петр Авен (глава «Альфа-Банка», совладелец нефтяных и финансовых активов «Альфа-Групп», $4,5 миллиарда состояния, 28-е место в списке Forbes), разливая шампанское по бокалам, произносит: «Ну помилуйте, Валерий, три, максимум четыре человека в компании понимают, к чему мы стремимся. Остальные не понимают, да и не надо им».

Пустой дом. Поздний вечер. Три вооруженных охранника из «Альфа-Банка» следят за периметром. А я сижу с ногами в кресле и думаю: ни за что… ни за что Петр Олегович не расскажет о своих целях, да и незачем мне. Так, любопытство.

Любопытство, которое никогда не будет удовлетворено. Зачем человек переселяется на Рублевку? Зачем втягивается в Игру? Зачем сразу после революции 1917 года Троцкий занял Юсуповский дворец? Удовлетворить комплекс неполноценности еврейского мальчика, которого десятью годами прежде и близко ко дворцу не подпустили бы? Или утвердить себя в статусе такого пролетарского полководца, которого даже жизнь во дворце не может сделать менее пролетарским? Или позлить Сталина, ревность которого (уж не к жизни ли Троцкого во дворце?) закончится ударом ледоруба[1]?

Зачем Ленин (по свидетельству Адриана Рудомино) в 1918 году писал о необходимости открыть в Барвихе для членов ЦК образцовый санаторий, потратив на это валюту? Голод в стране, гражданская война идет, валюты не хватает на закупку хлеба — зачем? Неужели нельзя было обойтись? Или настолько Ленин утвердился в несусветной любви голодающих народных масс, что знал: даже и образцовый санаторий за валюту простят ему оные массы?

Зачем (по свидетельству того же Рудомино) советский министр финансов Марьясин в начале 30-х годов XX века строил у себя на рублевской даче огромные конюшни для скаковых лошадей? И в середине 30-х влюбился несчастливо в одну из своих наездниц и пытался повеситься на конюшне от несчастной любви? А в конце 30-х не за эти ли конюшни Марьясина расстреляли?

Поступки рублевских жителей кажутся нелогичными, непоследовательными, если предположить (и ошибиться!), будто цель их состоит в том, чтобы спокойно жить в самом экологически чистом пригороде Москвы. Цель, наоборот, в том, чтобы жить неспокойно.

Можно было бы понять, для чего великий Мстислав Ростропович поселился на даче в Жуковке. Это, предположим, свидетельствовало бы о причастности виолончелиста к советской артистической элите. Но зачем тогда Ростропович приглашал к себе на дачу гостить и работать опального писателя Солженицына? И даже построил Солженицыну для работы отдельный флигель? Приютив опального, стал опальным и сам, лишился концертов, заграничных гастролей, любимого оркестра. Зачем Ростропович это сделал? Разве только затем, чтобы не быть больше музыкантом, обласканным властью, а быть музыкантом, с которым советская власть ничего не может поделать. И вот гулял Солженицын, обдумывая антисоветские произведения, в Жуковском лесу, и на тропинках очень даже легко могли ему встретиться советские руководители — Суслов там или Брежнев. И разве что только не раскланивались они при встрече.