Рубины леди Гамильтон - [7]

Однажды, поднимаясь по эскалатору, Вика услышала по радио объявление. Низкий женский голос вещал о том, как приятны на ощупь ювелирные изделия и как радует глаз сияние драгоценных камней. Не обязательно быть состоятельной особой, чтобы каждый день находиться среди драгоценностей, любоваться ими и перебирать их в руках. Все, что требуется, чтобы подарить себе золотую жизнь, – это поступить в ювелирный колледж, объявлявший дополнительный набор.

Вика загорелась. Она представила себя в роли Кощея, который чахнет над златом. У нее никогда не было ни единого дорогого украшения – ни самых малюсеньких золотых сережек, ни колечка. Они ей вроде были и не очень-то нужны, но обзавестись ими не помешало бы. Пусть драгоценности будут не собственные, но от этого их блеск не тускнеет. Сама судьба звала ее в ювелиры. Ведь она случайно оказалась в метро, в этот день ехать никуда и не собиралась. Не спустилась бы в метро, не услышала бы этого объявления. Как ни крути – судьба!

Сначала Вике в колледже понравилось. Первым делом их группе устроили экскурсию на ювелирную фабрику и в Эрмитаж, где проходила выставка драгоценностей российских императоров. Студентам объяснили, что их колледж выпускает мастеров широкого профиля, то есть работников конвейера. Чтобы стать ювелиром, специализирующимся на эксклюзивных изделиях, нужно иметь дар божий и приложить немало усилий. Вика как-то сразу сникла – конвейер она не любила. Скоро ей пришлось на себе ощутить, что это такое. На практических занятиях они должны были собирать из звеньев цепочки. Вика опустила пальцы в лоток с мелкими – мельче бисера – позолоченными звеньями. Рассыпчатый металл ускользал, как песок, девушка его собирала и выстраивала из него горки. Это было необычное ощущение – набирать полную ладошку золота. «Вот это как, оказывается, – грести золото руками», – подумала она. Наигравшись с сырьем, она принялась выполнять задание. Первый блин вышел комом. Цепочка получилась неравномерно закрученной и смотрелась коряво. Нечто подобное состряпали и остальные студенты. Мастер указал каждому на его ошибки и попросил переделать. Работа шла медленно, она требовала усидчивости и постоянного напряжения глаз. Не случайно в колледже учились одни девушки. В Викиной группе сначала было трое парней, но двое ушли через неделю – поняли, что эта профессия не для них. Остался один – невозмутимый очкарик с наружностью интеллектуала, которого назначили старостой. Коллектив походил на тот, в котором Вика училась в школе, – такие же грубые девицы, только еще более развязные. «А чего ты ожидала? ПТУ – оно и есть ПТУ, хоть и называется колледжем», – резюмировала мать. Раиса Александровна желала для дочери иного будущего. Знания, конечно, никогда не лишние, пусть и полученные в ПТУ. Но окружение! К сожалению, подавляющее большинство учащихся – далеко не сливки общества. Вика была не такой неженкой, как ее мать, когда надо, она могла и сама сказать крепкое словцо, но и ей претили постоянные потоки грязных речей, которые она слышала во время учебы. Девушки, юные, но уже вульгарные, подражающие героиням скандальных телешоу, будто никогда и не слышали об этикете. Одеваться элегантно – это считалось каменным веком. Чтобы прослыть «прогрессивной девчонкой», требовалось носить яркую, аляповатую одежду нелепых, но модных фасонов, прически предполагались экстравагантные, пирсинг на лице приветствовался.

Скучная практика, неинтересная теория, перекуры и разговоры об одном и том же на переменах – прошло полгода, а Вике казалось, что тянется все тот же бесконечный день. Колледж, метро, трамвай, компьютер, опять метро, трамвай дом, ужин, телевизор. Утром вставать, вечером ложиться. В воскресенье – прогулка, уборка, магазины, продукты, книга. И снова – учеба, компьютер, дом… Никак не вырваться из замкнутого круга. И это – в восемнадцать лет!

Единственной отдушиной были лекции, которые читал Павел Аркадьевич Горинелли. Он был великолепным мастером, о нем ходили легенды. Что-то там случилось, глубоко личное, и он больше не занимался изготовлением ювелирных изделий, а только читал теорию. Но как он читал!

Он входил в класс немного шаркающей, присущей только ему одному походкой. Поднимался на кафедру, откуда оглядывал учеников хитрыми, с прищуром, глазами. Глаза у Павла Аркадьевича были необыкновенные: ясные, пронзающие насквозь. Когда он так пристально на кого-то смотрел, ученики цепенели. В такие моменты Горинелли больше не походил на шаркающего ногами старика – напротив, это был очень сильный и энергичный человек, способный подчинить себе одним лишь взглядом. Горе тому, кто пытался его обмануть, будь то не выучивший урок ученик или коллега-преподаватель. Словно читая чужие мысли, Павел Аркадьевич улавливал малейшую ложь. Об этой его неудобной для окружающих особенности знали все и поэтому даже не пытались ему врать. А если не соврать было невозможно, старались не попадаться ему на глаза. В остальном же, по мнению большинства, Горинелли был милейшим человеком. Руководство и коллеги его ценили за профессионализм, а ученики – за те потрясающие истории, которые он иногда рассказывал на занятиях.