Рубин великого ламы - [52]

— Кого? — спросил Оливье, кусая губы, — мисс Рютвен?..

— Нет, капитан, этого жалкого негра!

— Кандалы за то, что отвечал даме? Это был бы жестоко, господин Петтибон!

— Но, наконец, капитан, нельзя же допустить, чтобы подобные вещи происходили безнаказанно на палубе этого аэроплана! — воскликнул Петтибон с отчаянием. — Эта молодая особа здесь без отца и матери. Нельзя же ей позволить так обращаться с неграми, с этим негром Теодором, который такой бесстыдник, какого я никогда не видал!

— Успокойтесь, господин комиссар; она его знает, без сомнения; может быть, он служил на яхте мистера Рютвена. Во всяком случае, здесь есть леди Дункан и мистрис Петтибон, которые лучше, чем я или вы, могут наблюдать за мисс Рютвен, если это нужно.

— Но Теодор?

— Я не вижу, чтобы он заслуживал наказания.

— Вы здесь хозяин, капитан, но я никогда бы не поверил, что должен буду присутствовать при подобных вещах!

И Петтибон удалился, в высшей степени оскорбленный и в глубоком отчаянии.

Как только Оливье, смеясь потихоньку, хотел вернуться к мисс Дункан, лорд Темпль, поджидавший его издали, быстро направился к нему навстречу.

— Извините, милостивый государь, два слова! — начал он, загораживая ему дорогу.

— К вашим услугам, милорд! — ответил Оливье, вздыхая.

— После открытия… прискорбного… плачевного… которое мы сделали одновременно насчет личности подразумеваемого черного доктора, позволите ли спросить вас, капитан, какое вы приняли решение?

— Конечно, лорд Темпль, я решил, что пока доктору Отто Мейстеру будет угодно мистифицировать нас, являясь среди нас с фальшивым видом, он будет наказан карантином…

— Карантином?..

— Да. Он постоянно будет сидеть в своей каюте, куда ему будут подавать обед.

— И больше ничего? — воскликнул лорд Темпль.

— Без сомнения. Этого довольно, по моему мнению. Господин Отто Мейстер явился на аэроплан под предлогом лечить нас, когда мы будем больны. Я не сомневаюсь, что он на это вполне годен, и буду его держать как доктора. Только если он имеет дурной вкус и пожелал явиться чернокожим, то за это и будет наказан одиночеством — вот и все!

— Позвольте мне сказать вам, милостивый государь, что такое наказание далеко не соответствует его вине!

— А что же вы желали бы сделать, милорд?

— Публично разгласить его тайну, сударь, — перед дамами, перед всем экипажем! Это был бы благотворный пример для всех самозванцев, настоящих и будущих!

— Позвольте не согласиться с вашим мнением, лорд Темпль, — сказал Оливье. — Я уже написал два слова доктору, приказывая ему сидеть в своей каюте по причинам, которые он поймет лучше меня. Этого довольно, по моему мнению.

— Но, милостивый государь, дисциплина!

— Дисциплина ничем не пострадает от такого решения, и я ручаюсь вам, что она всегда будет в силе на моем судне, лорд Темпль… Ах, — прибавил Оливье с выражением сожаления, — наши дамы уже уходят, как видно!

— Становится немного свежо на палубе вашего очаровательного корабля, — сказала, улыбаясь, мистрис Петтибон, которая направлялась в каюту, сопровождаемая двумя молодыми девушками. — Спокойной ночи, господа!..

— А мне кажется, что ябы простояла всю ночь на палубе аэроплана! — воскликнула весело Мюриель. — О, мосье Дерош, прежде чем уйти, скажите же мне, где мы находимся?

— Охотно, мадемуазель. Налево позади мы оставили полуостров Истрию. Вы видите его там как большую светлую массу. В эту минуту мы идем вдоль длинного острова, видите, налево; направо впереди видна Лисса… далее, еще правее, огромная масса, — это Италия…

— И когда мы приблизимся к Италии?

— Около часа ночи. А когда мы будем проходит! над Турцией, мне будет приятно думать, что вы спите спокойным сном…

— Не могу ли я остаться на палубе? Это все так интересно!

— Нет, нет, милая малютка, — решительно сказала мистрис Петтибон. — Очень холодно, чтобы я могла поддержать компанию. Спать!., спать!..

Дамы ушли, а лорд Эртон, совсем разбитый своим ужасным приключением, не замедлил последовать их примеру. Лорд Темпль тоже удалился, и вскоре Оливье остался один на палубе.

Долго он прохаживался при свете луны, вдыхая полной грудью оживляющий воздух ночи, наслаждаясь своим творением и любуясь быстрым и верным полетом своего аэроплана. Он сделал еще свой хозяйский обход, посетил всех дежурных при машинах и заглянул на нос, где отдыхал его экипаж на своих койках. Все шло хорошо. Ночь была ясная и прекрасная. Здесь он был уверен больше, чем моряки на море, что не встретит ни рифов, ни подводных камней. Бросив еще раз торжествующий взгляд вокруг, Оливье, указав направление рулевому, ушел в рубку и бросился на софу, где немедленно же заснул.

Ночь прошла без приключений. В час ночи вахтенный, согласно приказанию, разбудил капитана. Звезды еще ярко блестели, но луна уже скрылась. Совсем низко, почти прямо под аэропланом, блестела большая звезда. Это был маяк на мысе Самана; они входили в Отрантский пролив.

Оливье стал на своем посту на корме. Скоро он увидел, как налево засверкали огни Янины. Он ясно различал Пинд, Дельфы, спящие и таинственные.

Аэроплан перелетел через Лепантский залив, отрезанный Коринфским перешейком.

Вдали, налево, Оливье угадал Пирей и Афины. Ему казалось, будто он видит, как в темноте выступает силуэт Парфенона, бледного видения прошедших времен.