«Рубин» прерывает молчание - [6]

Наушники застрекотали. В голове у меня пронеслась мысль, что мы остались одни. Что «Рубин» покинул эту планету, или же попросту исчез, как те трое со станции. И это была дурацкая мысль.

— Тишина, — наконец отозвался Фрос. — Ни следа сигнала! Если не считать голосов тех, с Третьей.

Так! Третья планета системы не молчала. Минует несколько десятков, может быть, и несколько сотен лет, и местная сеть связи растянется на остальные планеты, те, что находятся ближе к солнцу, чем эта, и дальше, сейчас мертвые, едва касающиеся экосферы, пока им некуда торопиться. У них достаточно хлопот. Даже если они сами себе их натворили.

— Идем дальше, — буркнул Мота не то мне, не то Фросу.

— Слышу вас хорошо, — раздалось из кабины «Рубина», — но хуже с локализацией. Видите море?

— С первой минуты, — буркнул я.

— Я имею ввиду побережье? Станцию?

— Угу…

— Еще несколько шагов, — ответил Мота.

Наушники снова зажужжали.

Наступила тишина.

Вершина была рядом. Метр, другой и наши тени сравнялись с краем грани. И с некоторого времени я заметил, что море начинает менять цвет. Мелководье, — подумал я.

Но это не было мелководье.

Мы сделали еще три, может быть, четыре шага и оказались на плоской плите, полого спадающей к недалекому пляжу.

Она была каменистой, тут и там отмеченная как бы призмами гравия, грязно-фиолетовая, темней, чем ведущая к ней равнина.

Море, однако, от самого берега приковывало взор грязноватой зеленью.

Мота остановился как вкопанный. С необычайной для него поспешностью передвинул у себя на плече панель калькулятора.

— Что-то новое? — спросил я.

Он только нетерпеливо помотал головой.

Несколько секунд он производил и проверял вычисления, после чего поднял голову и огляделся.

Слова были излишни. Куда только достигал взгляд, перед нами расстилалось пустое пространство океана.

Мне показалось, что в отдалении, где зелень прибрежных вод мутнела и гасла, я различаю отражение свисающих с небосклона пейзажей. Но там нам нечего было искать. Зато здесь, где Мота просидел десять лет в панцирной, образцово экипированной станции, откуда еще два часа назад шел в эфир регулярный целенаправленный код, виднелось только море, покрытое зеленоватым кожухом как бы редковатой травы. Эта зелень была здесь чем-то настолько необычным, как вид голубого газона в Лондонском парке.

Мота еще раз окинул взглядом побережье потом дал мне знак рукой и отступил на несколько шагов. Я пошел за ним.

Мы широкой дугой обогнули седловину, а после поднялись на ней снова, на этот раз выходя и подножья той глыбы, торчавшая как одинаковая башня. Не прошло и пяти минут, как мы вступили в тень, падавшую со скального козырька.

— Что ты хочешь делать? — спросил я приглушенным голосом.

— Подожди…

Он низко наклонился и медленным шагом шурша рукавицами по каменной плите, гладкой в этом месте, словно отполированной с помощью воды, начал огибать скалу.

Я подождал несколько секунд и пошел по его следам. Снова перед моими глазами был простор океана, где по точным координатам или картам, исправляемым десятилетиями, должна была находиться станция. Седловина немного расширялась в этом месте, за глыбой еще продвигалась еще на метр, а может полтора, под гору и только потом переходила в скатывающийся к пляжу склон.

Поэтому ниша у подножия скалы получила что-то вроде хорошо укрепленного бруствера. Это был не самый плохой наблюдательный пункт. При условии, что в поле зрения должно было разыграться или проявиться что-то, что следовало наблюдать.

Мота стоял с минуту, сгорбившись, словно баллоны на его плечах внезапно потяжелели, после чего пробормотал что-то невразумительное себе под нос и удобно улегся на бок с головой, повернутой в сторону пляжа. Потом он ободряюще поглядел на меня и показал на место рядом.

Грунт здесь покрыт был тонки слоем утрамбованной пыли. Лежать на нем было неплохо, особенно после нескольких сасов марша. Наши ноги находились внутри скального навеса, голова и плечи покоились на естественной насыпи. Мы могли бы лежать так неделю. Во всяком случае, двадцать четыре часа. Именно на столько оставалось кислорода в плоских профилированных баллонах, являвшихся, как и скафандры, новейшими достижениями конструкторов.

— Тут приятно, — пробормотал я. — Что это — та зелень в море?

Мота долго молчал. Наконец он пошевелился, поправил ремни на плечах, зашипел, словно у него что-то заболело, и объяснил:

— Это именно та неожиданность, которую ты так выпрашивал! На этот раз настоящая! Не как те залежи…

Мне потребовалось порядочно времени, чтобы собрать мысли.

— Нигде здесь ты ничего такого не видел раньше?

— Угу…

Наушники коротко щелкнули, мгновение головы нам сверлили перемешанные сигналы, потом раздался звонок и нетерпеливый голос Фроса, спрашивающего:

— Что с вами? Видите станцию?

Мота снова вздохнул и не спеша потянулся к аппарату на плече.

— Видим океан, — сказал он беззаботным тоном. — Дай координаты станции!

— У тебя же они есть… что случилось? — удивился Фрос.

— Есть, — буркнул Мота. — Ну так?

Наушники помолчали, после чего Фрос, голосом на полтона выше, начал перечислять данные.

— Хорошо, — прервал его в какой-то момент Мота, все время всматривающийся в экранчик калькулятора. — А пеленг?